— Полдня прошло. Конечно.
— Опоздали навсегда. Сандро умер.
— Как умер? Умер или убили?
— Остановка сердца. В аэропорту. У всех на виду, едва в зал вышел. Братва чуть друг друга не перестреляла, кипеш до неба и всех чекисты скрутили.
— Какая братва, какие чекисты?
— С Сандро блатные летели. Он же не дурак без сопровождения лезть в этот гадюшник. Местные встречали. Сандро упал, все переругались, кто за ствол, кто за нож. Забыли, что аэропорт — такое место, где охрана сначала стреляет, потом спрашивают, как звали. Кого не замочили, тех повязали и увезли. Как пить дать, каждому дело пришьют. И никаких маляв на волю, пока не закончат.
— Блатные, дело? Вы про что? — спросила Ингрид максимально глупым и непонимающим тоном, — Почему мы приехали сюда, а не в милицию? Как будто вы не следователи, а преступники.
— Мы преступники, — ответил Студент и огляделся, подыскивая предмет, которым придется бить девчонку по голове, если ей не понравился его ответ.
— И ты тоже? — она удивленно повернулась к Уинстону, — Ты меня обманул? Как ты мог? — ее голос задрожал, как будто она сейчас заплачет.
— Вообще я не преступник. Но теперь уже, кажется, да.
— Ты убивал, грабил? Почему ты с ними? Что вы делали в музее? Разве можно устраивать разборки в музеях? — Ингрид откровенно переигрывала.
— На самом деле, я не голландец, а англичанин, — сказал Уинстон, — И не Вениамин, а Уинстон. И не следователь, а заключенный. Я сидел в Эйрстрип Ван за политику. Бежал из-под ареста, из комнаты сто один. Мы с одним доктором нелегально эмигрировали от политических репрессий в Эйрстрип Ван. Мы пересекли границу вместе с контрабандистами и встретили Колоба и Студента. Некоторые вещи нельзя сделать легально.
— Ага, — Ингрид поднесла к глазам платочек.
— На нас напали враги, — продолжил он, — Другие ваши бандиты. Мы отбились. Нас посадили в тюрьму и вчера утром выпустили по амнистии. Посчитали, что доктор, который привез секрет вакцины, это смягчающее обстоятельство. Вчера вечером нас снова пытались убить ваши бандиты, которые ходят под японцами. За меня и за него бандиты дают сто тысяч. Мы решили, что по-хорошему от нас не отстанут, и пошли прикупить оружия в подпольном магазине в партизанском музее.
— Значит, ты англичанин из сопротивления, а не русский уголовник? — спросила Ингрид снова слишком восторженно.
— Да.
— Вот видите! Он хороший! — она торжествующе повернулась к Студенту и Колобу.
— Англичане бывают разные, — сказал Студент и прикинул, что бить придется пыльной пустой бутылкой, которая лежала под столом.
— У себя в Эйрстрип Ван ты убил кого-нибудь, или ограбил? — Ингрид снова обратилась к Уинстону, стараясь выглядеть круглой дурой.
— Четверо членов Внутренней Партии убили мою женщину. Я убил их и сжег их дом, — ответил Уинстон.
Он вспомнил при этом не перестрелку на вилле, а первую встречу с Ингрид и улыбнулся такой улыбкой, от которой Колоб и Студент тревожно переглянулись.
— Хорошие люди улыбаются не так, когда вспоминают, как кого-то убили, — сказал Студент.
Колоб кивнул.
— И я убил двоих сотрудников Полиции Мысли, когда бежал из комнаты сто один, — продолжил англичанин.
— Как в Le Professional! — воскликнула Ингрид.
Студент присвистнул. Колоб поднял бровь. Они смотрели этот фильм и знали, что такое комната сто один и Полиция Мысли. Скромный англичанин ничего не рассказал за прошедший день про свое прошлое. Хотя погруженный в свои планы Колоб и не спрашивал. На Руси «мошенники, которые воруют вагонами», ведут себя несколько по-другому. В первую встречу англичанин упомянул только про двоих мужчин, которых он застрелил из револьвера из-за женщины.
— Не врёт? — спросил Студент.
— Я его три раза в деле видел, — ответил Колоб, — Чужой крови не боится.
— А вы кто на самом деле? — спросила Ингрид.
— Позывной Студент. Выпускник ЛГУ, лейтенант запаса. Несправедливо осужден за борьбу с турецкой мафией, реабилитирован и амнистирован, — Студент решил не ссориться на ровном месте и выбрал самое положительное из правдивых описаний своей биографии.
— Колоб. Вор, — честно представился Колоб.
Студент строго посмотрел на него.
— Участвовал в секретной операции МГБ, амнистирован, — продолжил Колоб, — В розыске не нахожусь. Меня хотят замочить бывшие кенты, потому что узкоглазые отвалят сто штук за мою голову.
— Так это из-за вас было это все? — наивно спросила Ингрид, А Вениамин… эээ… Уинстон при чем?
— Не смог пройти мимо, — сказал Уинстон, — Не люблю, когда бандиты пытаются кого-то убить у меня на виду.
— Как это романтично!
— Давай на ты, — предложил Колоб.
— Давай, — ответила Ингрид.
Но никто не смог придумать, на какую тему прямо сейчас можно поговорить на ты.
— Мент родился, — сказал Студент.
Англичане бы восстанавливали разговор репликами о погоде. Зачем тут отсылка к правоохранителям?
Ингрид прижалась к Уинстону и что-то шепнула ему на ухо.
— У них нет еще какой-нибудь незанятой комнаты? — спросил Уинстон.
— Тут посидите, — ответил Студент, — Мы выйдем, покурим.
— Колоб, расскажи пока коллеге с того места, как мы в Норвегии расстались. — сказал Уинстон.
— Как раз собирался, — сказал Колоб.
Он только что по пути все это рассказал, но со спального места, наверное, было плохо слышно. Может быть, потому что в недоделанной кабине не хватало звукоизоляции. А может быть, еще почему-то.
Уинстон и Ингрид остались наедине.
— По-моему, ты, как говорят русские, переигрываешь, — сказал Уинстон.
— Я специально, — ответила Ингрид, — Мне сказали практиковаться. С мужчинами надо уметь иногда выглядеть круглой дурой.
— Тогда давать поддержим легенду о любви с первого взгляда.
— Давай. Мы уже поцеловались, сиськи ты полапал на заднем сидении. Русские считают, что дальше инициатива за мужчиной.
— Предлагаю, как это по-русски… купить сову?
— Что?
— Слово не могу вспомнить. Сову купить?
— Я что-то такое припоминаю, было в той книге. Можешь сказать по-английски, я пойму.
— Fuck! — Уинстон не был уверен, что в курсе английского из военного училища изучается романтическая лексика. Зато ругательства на языке противника должны изучаться обязательно.
— Очень романтично. Прямо как в кино, — с иронией ответила Ингрид, встала и потянулась к молнии на юбке, — Everybody likes to fuck from the morning to the dark!
— If you want to be okay, fuck a woman every day, — поддержал Уинстон и наконец-то снял тяжелый жилет. Сразу стало легче дышать.
— If you want to be all right, fuck a woman every night. Я так соскучилась.
Ингрид развязала шнурки на ботинках, сняла юбку, не протаскивая ее через обувь, и поставила ноги обратно в ботинки.
— Какие красивые трусики! Это у вас форменные?
— Нет, это французские, мне в костюмерной выдали. Говорят, в этом сезоне в Париже носят черное белье. Дали еще черный лифчик, только я не надела, чтобы под рубашкой не просвечивал. И чулочки, но с формой черные не носят. Потом покажу.
— Всё с броней?
Ингрид рассмеялась.
— Женское белье с встроенной защитой от изнасилования можно купить в любом русском магазине.
— Это какое?
— При взгляде на которое член сдувается как лопнутый шарик. Исключительная дизайнерская работа.
— Поэтому насильники нападают в темноте?
— Ага. А джентльмены трахают леди, поставив перед открытым окном на веранде.
— Хочешь стоя?
— На какой предмет здесь ты бы рискнул сесть голой жопой?
Уинстон огляделся. Тут после каждого предмета и руки-то помыть неплохо бы.
— Забавно, да? — сказала Ингрид.
— Ты про что?
— Я могу в поле под дождем испечь картошку в золе, жрать ее немытыми руками и не думать про каких-то микробов, паразитов и все прочее. А тут просто грязнее, чем в казарме, зато я сама при полном параде. И уже как-то неприятно. Ты то же самое чувствуешь?
