В голове у Младшего пробежало молнией: найти бы такую лабораторию. И выпустить вирус, чтобы всё накрылось нахрен и всех людей сожрали летучие мыши размером с птеродактиля. В этом финале хотя бы был стиль.
Он, даже если и хотел поспорить, давно усвоил главное правило в опасном мире – говори то, что от тебя ждут. И больше слушай, чем говори.
– В общем, любой антиквариат неси, оценю. Но главное для меня – русские вещи. Раритетные. Не ширпотреб. Желающие их приобрести здесь есть, много ваших сюда репатриировались.
Младший и так заметил, что русских артефактов в зале больше, чем немецких.
На стенах было развешано много каких-то знамён, вымпелов, плакатов, грамот, разных документов под стеклом, на полках стояли бюсты вождей, а может – полководцев или поэтов, в закрытых витринах змеились наградные ленты, лежали ордена и медали.
И тут же – марки, открытки и фотографии. Книги из библиотеки Денисова должны занять здесь достойное место.
– Про Европу вот что скажу. Жить тут можно... но немного тошно. Дойчи только и прикидывают, как бы кусок побольше ухватить и в норку. А я считаю, человек должен думать, как реки вспять поворачивать. Как Луну яблонями засеять. Счастье миру подарить. А не пфенниги считать и на дровах и мыле экономить! Если цивилизация и вернется на Землю – то не отсюда, юноша. Это страны заката. Ты видел этих… фриков? Накрашенных, напомаженных. Не боись, они безобидные, да и мало их. Просто кучкуются плотно. Так вот это симптом! Упадка. Как в Риме. Не помог даже апокалипсис. Загниваем, хе-хе-хе…
Птичка снова зачирикала, а ювелир нажал кнопку на каком-то устройстве, которое Саше не сразу удалось опознать. Музыкальный комбайн! В рабочем состоянии! Да ему больше ста лет.
Заиграла музыка. К своему удивлению он узнал старый русский рок. Песня про осень одного хорошего музыканта. Хмурый ноябрьский питерский день – самое время для неё. Хоть и без фанатизма, но Данилов в Питере такое слушал.
Он знал, что население бескрайних российских территорий, кроме единиц, рок не слушает, ни лёгкий, ни тяжёлый, и не помнит о существовании таких музыкальных стилей. Любили «Плот», «Мальчика», «Ты неси меня река», «Страну Лимонию», «Тёмную ночь», «Конфетки-бараночки...», шансон и даже блатняк (его слушал отдельный народец). Этим песням подпевали за столом, украшенным бутылью «табуретовки» и банкой с огурцами. Некоторые из них уже воспринимались как народные. А вот всякий rock, роцк – позабыли. Наверное, что-то чужеродное в этом роцке чувствовалось, западническое, упадническое.
Но песня про крайнюю осень была едва ли единственным исключением. Её помнили.
– Вот это я понимаю, культура, – вздохнул ювелир, когда музыка отыграла, и бард из прошлого допел. – Аж слеза на глаза наворачивается.
Очки у дяди Миши были особенные, с толстыми стёклами, казалось, что он носит маленькие телескопы.
Ювелир тем временем начал пытать Младшего расспросами, сколько в России стоит подсолнечное масло, фрукты, колбаса, сыр, газ для плиты и ещё много других вещей, которых и купить-то было нельзя по причине их отсутствия.
– Ну, а как вам тут живется? Как отношение? – сумел, наконец, Саша вставить слово. Лишь бы старичок замолчал.
– Тяжело, ой-ой. Постоянно обвиняют.
– В чём?
– Да в апокалипсисе! И как еврея, и как русского. Приходит турок-сосед, Мустафа, и через забор кричит: «Вы, иудеи, зачем Третий храм построили, собаки, от этого небо рухнуло, Шайтан на землю пришёл!». Им это мулла говорит. И вот как выпьет тайком самогонной бурды сливовой, хоть это им запрещено, харам… сразу лезет с этим храмом. И до фиги ему, что я атеист. А другой сосед, немец говорит: «Ви русские, ваши подлодки всё расхреначили, ваши шпионы всех взорвали и отравили! А ещё вы коммунизм изобрели». Прикинь? Про Маркса с Энгельсом ему не стал напоминать. А поляк-сантехник, которого вызвал трубу чинить, вроде шуткой-загадкой говорит: «Кто хуже и русского, и еврея? Русский еврей». Он не знал, кто я такой, поэтому говорил что думает. Уж лучше бы я родился масоном. Масонов никто не видел.
Посмеялись. Младший подумал, что у двух таких не похожих народов есть кое-что общее: чёрный юмор, мессианство и мнение окружающих, что именно они во всем виноваты.
«А теперь ещё и скитания».
– Один дельный совет в странствиях, – будто уловив его мысли, заговорил ювелир. – У всех народов есть диаспоры. Только у ваших нет. Во-первых, по-русски говорят не только русские… ещё и те, кто вашего брата в гробу видал. Во-вторых, и русские бывают разные. Могут подлянку сделать. Уж лучше дойчи. Зануды, но от них всегда знаешь, чего ожидать.
– Да я привык полагаться на себя. Но спасибо. Немецкий пока трудно дается, однако учу. Инглиш спасает.
Верить ювелиру или нет, Саша пока не решил, но Боцман говорил то же самое – не доверять никому.
– Еда здесь стоит копейки, особенно в сезон, с голоду не умрёшь. Но если вдруг совсем дошёл… не надо крыс и кошек ловить. И консервы из руин есть не надо. В крайнем случае, на помойках рядом с рынками посмотри. Лайфхак. Одежды тоже можно довоенной купить в «секонде», за копейки, на вес. Из морских контейнеров. Это лучше, чем тряпьё из руин. Но вот аренда жилья – нормального, подчеркиваю, где под тобой пол не проломится – заоблачная. А без неё – или ночлежки, или заброшки, или клоповники с обкурками и уколками. Люди дна тут не только пьют, но и употребляют разные химические суррогаты. Ползарплаты может на аренду уходить. Если не без головы, то на квартиру с ремонтом и водопроводом лет за десять заработаешь, без ипотеки. С ней быстрее, но это кабала. Кредиты тоже есть, могу адресок дать. А к старости свой нормальный дом за городом купишь, может даже в охраняемом посёлке. Машину приобрести легко, но бензин очень дорогой, и доставать его трудно. Местные чаще на великах ездят. Ещё тут куча мелких правил, про которые уже и забыли, зачем их ввели. Но соблюдают. Иначе не успеешь глазом оглянуться – настучат и оштрафуют, разорят. Да всё это ерунда. Хуже, что души тут мало…
– Душа… это штука эфемерная. Зато тут побогаче. И в среднем почище. И меньше стреляют.
– Богато в районах для богатых, а чисто в районах для чистых, юноша. А для нечистых и бедных – ты, наверное, видел. Но никто никого не принуждает, в лагеря не гонит. Не хочешь жить в грязи – убирай. Не хочешь порядок соблюдать – вали. Понял теперь, почему Запад назвали загнивающим? Тут никто ни о ком не заботится, не учит, как жить. Свобода. Эх, иногда я жалею, что не могу перенестись куда-нибудь в Саратов или Саранск. Ты вот из Сибири? А ведь я тоже мог бы там родиться. Предки в лихих 90-х репатриировались с Кузбасса. Там у вас хорошо? Цветёт?
– В основном цветет под снегом. Но природа красивая.
– А люди хорошие?
– Раньше думал, что намного лучше, чем в других местах. Сейчас понимаю, что свои для своих обычно хорошие. Нормальные люди. Сейчас там почти безлюдно, все перебрались на Алтай, ближе к столице тамошней державы, Заринску, где теплее.
– Ну а в остальной России? Что, совсем плохо? Никто из ваших сюда не бежит… вот я и решил, что у вас всё путём.
«Не бегут, потому что по пути человека трижды убьют, разделают и схарчат. Да и тут не рады будут».
По молчанию Младшего он догадался.
– Эх-эх. Здесь тоже не цукер. У вас хотя бы турков и арабов нету. И немцев, хе-хе. Я бы поехал… но в другой жизни. Стар уже. И боязно.
«Вот и правильно», – чуть не сказал вслух Саша.
– А как тебе наша жизнь на загнивающем? – спросил ювелир. – Мир чистогана, да?
– Да нормально.
– Ностальгия не гложет по березкам?
– Они и здесь попадаются.
– Нет, брат, не такие. Не такие... – повторил еврей. – Это как с ненастоящими воздушными шариками. Даже я иногда ностальгирую по своей пустыне. Одежду бы тебе цивильную. А то за версту видно, что ты моряк. Работы тут много. Но без документов, без опыта и членства в гильдиях – только неквалифицированная. Типа грузчика на рынке, уборщика, носильщика.
