Однажды Му Да увидел человека, который уединенно ел. Впоследствии он спросил Учителя, что тот думает о подобном поступке.
Учитель сказал:
– Этот человек не имеет представлений ни о морали, ни об установлениях. Его поведение достойно презрения и жалости. Он не поделился пищей ни с теми, кто выше его, ни с теми, кто ниже. Трапеза не пойдет ему впрок. Рис, который он проглотил, будет извергнут из него непереваренным.
– О Учитель! – в великом сомнении вскричал Му Да. – А если рис, который он проглотил, все же окажется извергнут из него вполне переваренным, что тогда?
Учитель ничего не ответил, но посмотрел на Му Да с печалью.
Конфуций. «Лунь юй», глава 22 «Шао мао».
Александрийский Дворец Баоцзы,
7 день восьмого месяца, первица,
вечер
Каждый год, во вторую седмицу восьмого месяца в Александрии Невской проходят Дни Ликования Вкуса. Всю седмицу жители достославной столицы улуса, гости города и гокэ[1] с утра стекаются к Баоцзыгуну – Дворцу Баоцзы, громадному квадратному четырехэтажному зданию, сложенному из огромных гранитных блоков, – и расходятся только поздно ночью, ибо в эти дни повара Дворца превосходят самих себя и, соревнуясь друг с другом, готовят новые, невиданные доселе сорта баоцзы[2] . Часто к ним присоединяются мастера-баоцзыделы из других городов, также желающие показать свое искусство, а в один памятный год прибыл даже второй помощник главного повара третьего этажа прославленного на всю Ордусь Тяньцзиньского Дворца Баоцзы – тщедушный и лысоватый преждерожденный в очках с сильными линзами и умудренностью во взоре. В сочинении начинки он явил себя настоящим артистом, виртуозом своего дела. Свежеприготовленные баоцзы так и летали в воздухе, непременно попадая точнехонько на предназначенные им места в бамбуковых плетенках; а на некотором расстоянии стояли александрийские специалисты, заинтересованно глядя на процесс, с пониманием кивая головами и почтительно, а подчас и благоговейно, перешептываясь.
Всю вторую седмицу восьмого месяца у Дворца Баоцзы шумно и людно, все залы на всех этажах полны посетителей, с явным удовольствием вкушающих плоды вдохновения кулинаров, а вокруг Дворца на это время появляется широкое кольцо столиков под просторными красными зонтиками и балдахинами, дабы любой желающий, независимо от достатка, мог насладиться этим поистине феерическим праздником вкуса. Справа от главного входа в ночь перед началом Дней Ликования сооружают легкую переносную сцену, на которой в дневное время дают представление приглашенные артисты Ханбалыкской оперы – в эти дни тут можно услышать многие прославленные арии и полюбоваться на виртуозное исполнение знаменитых сцен из классических пьес «Речные заводи», «Трое смелых, пятеро справедливых», или, например, «Семеро смелых»: Дни Ликования Вкуса во Дворце Баоцзы дают пищу как взыскательным желудкам, так и взыскательным умам, неназойливо напоминая потчующимся подданным о подвигах ордусян, на протяжении многих веков свершавшихся то в тропической зоне Цветущей Средины, то в заполярной зоне Александрийского и Сибирского улусов .
А с наступлением темноты зажигаются громадные разноцветные фонари, развешанные вокруг здания, и в течение двух часов до наступления полуночи всех приходящих под красные зонты кормят баоцзы бесплатно.
Баг искренне любил этот праздник и, среди прочих, именно Дней Ликования Вкуса ожидал с наибольшим нетерпением: в том, что происходило в эту седмицу, Баг чувствовал некие отголоски давно ушедшего детства – словно бы вновь матушка Алтын-ханум старалась порадовать малышей, приготовив им к празднику что-нибудь особенно вкусное. Увы, прошло уже десять лет с тех пор, как срок земного существования почтенной матушки Бага подошел к концу, и посыльные Яньло-вана призвали ее душу предстать пред очи Владыки. И каждый раз Баг, неизменно занимая двадцать пятый столик на втором этаже, у выхода на опоясывающую здание террасу, с щемящей тоской в сердце возносил благодарственную молитву матушке и ставил пучок сандаловых ароматных палочек в курильницу справа от окна.
Так было и на этот раз. Едва улыбчивая прислужница с затейливой прической, с почтением выслушав заказ, проворно устремилась за любимым пивом Бага, тот достал из-за пазухи припасенные палочки и, мысленно обратившись к матери, запалил их от стоявшей на столике свечи; легким взмахом он сбил огонь и с поклоном воткнул начавшие истекать струйками дыма благовония в песок курильницы под искусно выполненным изображением милостивой бодхисаттвы Гуаньинь .
Мысли Бага текли покойно и плавно, умиротворяющая нега снизошла на сердце. «Как же все сообразно в мире, – думал Баг, глядя на темнеющее небо, на котором из-за городского зарева не было видно звезд, – сообразно и… непостижимо. Как причудлива ткань судьбы, как неожиданны и нежданны ее повороты, нечаянны встречи и неизбежны расставания, – думал он, рассеянно прислушиваясь к веселому гомону александрийцев. – Карма!»
Улыбчивая прислужница, шурша накрахмаленным белоснежным халатом, с легким поклоном поставила перед ним запотевшую кружку.
– Что изволит вкусить преждерожденный? – спросила она, сообразно потупившись.
– Вкусить? – Баг вернулся к действительности. – Нет, не сейчас. Принесите еще один прибор. Я ожидаю гостью… Мы сделаем заказ позже.
Сегодня Баг был особенно немногословен.
Багатур «Тайфэн» Лобо был отнюдь не робкого десятка, и любой мог в том убедиться, листая его послужной список (впрочем, любого к списку не допустили бы); вот хоть четыре седмицы назад на его долю, как и на долю его нового знакомца Богдана Оуянцева-Сю, в ходе деятельного расследования выпали испытания настолько чрезвычайные, что, например, полный народу паром «Святой Евлампий» пошел ко дну, – и никто не посмел бы сказать, будто он, Багатур Лобо, явил тогда миру хоть каплю робости. Не испытывал робости Баг и в общении с преждерожденными иного пола, хотя – в силу природной замкнутости и немногословности – он не мог похвастаться обилием таких знакомств. О чем, впрочем, совершенно не сожалел.
Но то, что привело его сегодня во Дворец Баоцзы не в привычном одиночестве, но – в ожидании гостьи, было настолько для Бага необычным, что он невольно терялся и думал о неодолимости кармы и хитропутьях ее, каковые предугадать невозможно.
Ибо седмицу назад Баг, мучимый воспоминаниями, все же набрался духу зайти в чат Мэй-ли. Когда он увидел, что самой Мэй-ли в чате нет, то испытал два противуречивых чувства: с одной стороны, несколько трусливое облегчение, ибо честный следователь так и не смог представить себе, что же он ей скажет и как вообще будет себя вести, а с другой – разочарование, ибо все же надеялся Мэй-ли застать.
