Марина Дяченко - Мир наизнанку

Девятнадцатого мая поздним вечером Лиза вышла из кинотеатра под уличную арку, соединяющую два переулка, темный и освещенный. Влюбленная парочка — единственные зрители, досидевшие вместе с Лизой до конца сеанса, — повернула налево, обозначая свой путь в темноте воркованием и звуками поцелуев. Лиза двинулась направо.

Большие каштаны обступили фонарь: растопырив листья, воинственно вскинув белые свечки, они обворовывали прохожих, оставляя им вместо света паутину теней. Вечер был душный и даже жаркий. В отдалении грохотало — на город шла гроза. Лиза нащупала в сумке ручку автоматического зонтика; зонта, которому через несколько минут суждено было изменить ее жизнь.

Она шагала вверх по переулку, не пустому даже ночью. Прокатили парень и девушка на роликах, прошел, тяжело топая, милицейский патруль. Если бы Лизу спросили сейчас, о чем был фильм, на который она убила сегодняшний вечер, — не вспомнила бы даже за вознаграждение.

Она ходила в кино не затем, чтобы развлекаться или приобщаться к искусству. Она забивала время дешевыми зрелищами, как забивают голодный желудок недоваренной крупой.

На углу, выкипая из клумбы, будто каша из горшка, громоздился куст сирени. Лиза умерила шаг — запах цветов действовал на нее, как на пчелу. Тяжелые соцветия мотались под ветром. Лиза остановилась на секунду, с первого взгляда нашла цветок с пятью лепестками, отщипнула и съела.

Цветок был горький.

Ветер швырнул в лицо пригоршню пыли с песком. Лиза зажмурилась, запоздало сообразила, что лучше бы повернуть к метро, но маршрут менять не стала: шаг в сторону с привычной колеи вызывал страх. Тысячу раз пройденный путь, шорох зубной щетки на зубах, звон посуды и радужные мыльные пузыри в раковине — ежедневная рутина подтверждала своим существованием, что мир незыблем и безопасен.

Песчинка застряла в углу глаза. Лиза мигала, смахивая с ресниц слезы, и упрямо продолжала идти вперед, где уже виднелась остановка маршрутки. Здесь когда-то был навес для пассажиров, потом его почему-то разобрали, остались только металлические трубы, как два дырявых крыла над деревянной скамеечкой. Рядом помещалась будочка валютного обменного пункта. Ее коротенький козырек мог укрыть от дождя разве что летучую мышь.

На асфальт одна за другой шлепнулись первые капли. Лиза вытащила зонтик из сумки — тяжелый и автоматический, как армейское орудие убийства. По мостовой одна за другой катились белоглазые машины — почти невидимые в темноте. Маршрутки не было и в помине. Остановка пустовала, только у самого края тротуара стоял высокий человек в сером свитере. Он смотрел налево, туда, откуда тянулся поток машин: видимо, очень ждал маршрутку. Лиза остановилась чуть в стороне.

Хлынул дождь. Хлопнул, открываясь, яркий автоматический зонтик, и на остановке сделалось пестро от ягод и ромашек. Замолотили по ягодам капли, дождь летел в свете фар, как спутанные волосы. Человек на краю тротуара не двинулся под ударом воды, не сделал попытки укрыться, только втянул голову в плечи; вся его поза выражала покорность судьбе.

Он вымокнет в две минуты, подумала Лиза, на секунду выныривая из болота привычных мыслей. Сделала несколько шагов, чувствуя, как молотят брызги по щиколоткам, и вопросительно подняла зонт:

— Может, спрячетесь?

Он повернул голову. Если бы Лиза была блохой, решившей предложить помощь кошке, — взгляд, которого она удостоилась, не мог бы оказаться более скептическим.

Она отступила. Вот так шагнуть с зонтом к незнакомому мужчине — в безлюдном месте, на темной остановке — могла только законченная дура, ага. Вода, заливавшая туфли, показалась вдруг очень холодной.

Человек продолжал смотреть. У него были тонкие губы, сардонически сжатые, и довольно-таки крупный нос. В глазах отражались фары проносившихся машин.

Потом он молча встал рядом. Лиза почувствовала себя очень скованно; возможно, человек прочитал в ее предложении смысл, которого там вовсе не было? Краем глаза она видела свет, горящий в будочке обменника, и бледное лицо за стеклом; в конце концов, она просто предложила зонт человеку, стоящему под ливнем, только и всего.

— У тебя приличные проблемы, — сказал незнакомец и посмотрел на Лизу с высоты своего роста, сверху вниз.

— Что?

— Ты научилась прикидываться человеком. Но тебе не сладко.

— Что?!

Дождь молотил по ткани зонтика, возможно, из-за этого грохота ей мерещились в устах незнакомца дикие слова.

— Проконсультируйся, — сказал обладатель серого свитера. — Если совсем прижмет — можешь приехать ко мне.

Земля задрожала, из темноты вышел трамвай. Красный, узкий, очень мокрый, он остановился у края тротуара, и двери-гармошки разъехались.

— Спасибо за зонтик, — сказал человек и шагнул внутрь. На секунду стал виден профиль женщины, сидящей на месте водителя: в детстве Лизу поражало, что у трамваев нет руля, только поручень, чтобы вагоновожатый мог держаться.

Двери трамвая захлопнулись. Вагон вздрогнул и покатился дальше, снова задрожала земля. Дождь хлестал, как сумасшедший. Лиза некоторое время смотрела вслед трамваю, пока не сообразила, что на гладком асфальте нет рельсов.

— Девушка! Девушка!

Шли и шли друг за другом мокрые лица машин. Дождь колотил по твердому покрытию, капли шлепались, разбивались, подпрыгивали, над землей висела туча брызг, и Лиза не сразу различила за этим грохотом стук по стеклу:

— Девушка!

Она обернулась.

Парень в обменной будке колотил по стеклу костяшками пальцев. Решетка, прикрывающая окошко от грабителей, была похожа на восходящее солнце с растопыренными лучами.

— Да подойдите же! Пожалуйста!

Переложив зонтик из одной руки в другую, перешагивая через сухое пространство из лужи в лужу, Лиза подошла.

— Что он вам сказал? — жадно спросил кассир, бледный, с ввалившимися щеками парнишка лет двадцати с небольшим.

— Он сказал, что у меня проблемы, — призналась Лиза и спросила, помолчав: — У вас что, круглосуточный обменный пункт? Уже поздно…

— Он вас пригласил или нет? Скажите? Пригласил?

Дождь потоками лился с краев зонтика.

— Здесь ведь нет рельсов, — сказала Лиза.

— Конечно, нет!

— И здесь не ходит трамвай.

— Как вы вообще сюда попали? — напряженно спросил кассир.

— Пешком! — она поежилась, чувствуя, как дождь водяной пылью пробивает ткань зонта.

И огляделась.

Блестел асфальт. Остановка казалась нарисованной на мокром стекле, дальние пропорции искажались, как отражение в елочной игрушке. Горел фонарь, и единым потоком шли машины, не останавливаясь, не замедляясь, будто на карусели.