Евгений Енин - Случайностей не бывает

Схема Чёрной ветки метро-3:

Красносельская (частично) — Щедро-Ядовая — Хованщина — Малюты Скуратова — Загробская — Гнилая Речка — Умертвинская-Ямская — Кагановича — Конечная.

Артём сел в вагон на Кропоткинской и сразу уткнулся в телефон.

Wi-Fi, раздаваемый от щедрот московского метрополитена, формально был, стартовая страница с новостями из жизни мэра грузилась, а страница из журнала Maxim — нет. Так что одним глазом он поглядывал в экран, одним — вокруг. Вдруг что-то поинтереснее Maxim’а обнаружится.

Пока обнаруживалась смесь из бомжей и мамочек с детьми, едущих с ёлки, судя по одинаковым коробкам в руках детей.

Ближе к Чистым прудам мозг постучал Артёму в изнанку лба и предложил угадать, что не так. Артём оглянулся. Вагон был, проще сказать, пуст. Он сам, спящий бомж в одном конце и целующаяся парочка в другом. Внимания на окружающее пространство они не обращали никакого, как и Артём до этой секунды.

На Красных воротах вышла парочка.

На Комсомольской выскочил внезапно проснувшийся, будто его шилом укололи, бомж.

Артём включил в телефоне камеру и сделал панораму пустого вагона. Москва, метро, центр, день, каникулы — и никого! Это достойно Instagram’а. Впрочем, Wi-Fi пропал окончательно.

На Красносельской пассажиров было, как всегда, мало, они стояли у открытых дверей, смотрели в вагон, но ни один не зашёл. Они как будто не были уверены, что его видят.

— Хорошо, что выходить на следующей, — подумал Артём.

В пустом вагоне он почувствовал себя неуютно.

Колёса громыхнули, вагон качнулся, свет погас. Так бывает. Правда, как-то он надолго погас. Секунд на пятнадцать. И как-то сильно качнуло, как на кочку наехали.

Артёму показалось, что включившийся свет стал желтее и тусклее.

Поезд ехал медленнее, чем обычно, и всё никак не мог доехать до Сокольников.

Наконец он начал тормозить.

Из динамиков раздался скрежет, шуршанье, что-то похожее на звук смываемой в унитазе воды, и гнусавый голос объявил:

— Дроавая.

Артём завертел головой. Вместо квадратных серо-голубых мраморных колонн и шахматного пола за стёклами вагона он увидел круглые колонны, стилизованные под сосновые стволы с коричневой корой, и дощатый пол. Хотя если пол деревянный, то и колонны могут быть не стилизованными, а просто сосновыми.

На стене, обитой некрашеными и не очень оструганными досками, белой краской криво написано название станции: «Щедро-Ядовая».

— Что это? — прошептал Артём.

Вариантов у него не было. Как не было и такой станции.

Двери закрылись с отчётливым скрипом, которого раньше он не слышал, и поезд вошёл в тоннель.

Артём сидел с открытым ртом. Всё, что он смог придумать — это то, что между Красносельской и Сокольниками отрывают ещё одну станцию. Внезапно. И она такая пока, недоделанная. В лесах.

Но сейчас точно должны быть Сокольники.

— Анщина! — прохрипели динамики.

Этого быть не могло. Две новые станции на таком отрезке не могли поместиться.

На этой стены были кафельные, как на Сокольниках, но кафель не светлый, а сурьмяного цвета, и не только на стенах, но на полу и на колоннах. Поверхности пёстрые от серых квадратов на месте выпавших плиток. Станция походила не на только что построенную, а на давно закрытую.

В Артёме было столько адреналина, что мысли не помещались. Он вскочил и изо всех сил смотрел на станцию в открытые двери, пытаясь увидеть вместо неё Сокольники.

Двери скрипнули, и поезд проехал название станции.

«Хованщина».

— Едущая Юты Атова, — пробулькали динамики.

В перегоне Артём так и не сел, стоял у дверей, готовый выскочить, как только увидит знакомую станцию.

На Малюты Скуратова колонн не было вообще, на перроне каким-то образом росла густая трава, и были протоптаны жёлтые глиняные тропинки.

— Так, — Артём заставлял себя думать, — свет погас надолго. Допустим, это не свет погас, а я потерял сознание. Ну плохо мне стало. А поезд уехал… Куда он мог уехать? Ладно, ухал в Новую Москву, там роют метро, и это новая ветка. А почему людей нет? Почему в новостях не объявляли про новую ветку? А, ну допустим, она не открыта ещё, поезд для испытаний ездит, а меня просто не заметили, когда я сознание потерял. Но трава-то откуда?!

Следующей станцией была Загробская.

И на ней в вагон зашёл мужик в бежевом плаще. Кивнул Артёму, сел, развалившись посередине дивана, вытянул в проходе копыта. Почесал рог. Небольшой.

— С ёлки едет, актёр, — подумал Артём и отвернулся.

На Гнилой речке зашли готы. Бледные лица, длинные чёрные волосы. Красные глаза. Длинные ногти. Акриловые.

Артём подумал, что парни должны быть на всю голову готами, чтобы ногти клеить. Один заметил, что Артём их рассматривает, и улыбнулся ему. Блин, они ещё и зубы нарастили.

Артём пытался совместить в голове ещё не открытую ветку с перевозкой по ней пассажиров странного вида. Не получалось. Тогда он начал разрабатывать теорию о галлюциногенах, подсыпанных в пиво приятелями в общаге, откуда он и ехал. Может быть, он никуда не едет, а сидит, вперившись в стену, и смотрит это кино? Мысль была уютная. Что такое сутки-другие бреда по сравнению с бредовой реальностью?

На Умертвинской-Ямской мужик с копытами вышел.

На Кагановича зашёл пенёк.

Артём пытался заставить себя поверить, что его одногруппники могли где-то достать наркотики, но это было выше его сил. Они и пиво-то купить не могли, он с собой принёс.

Он начал вспоминать всё, что знает об условиях содержания в сумасшедших домах и уже решил, что они должны быть весьма гуманными, когда гнусавый унитазный голос объявил:

— Конечная, поезд дальше не идёт, а ну, пошли все из вагонов, чтоб вас люди задрали!

Артём вышел вслед за пеньком. Станция была выложена кирпичом. Местами выщербленным. У оснований кирпичных колонн пробивалась травка. На стене белыми круглыми камнями было выложено название.

«Конечная».

Между колоннами висел светящийся короб с названиями станций. Их подчёркивала чёрная полоса. Это что, чёрная ветка? Свет в коробе мерцал, как может мерцать свеча или масляная лампа.

— При чём здесь Каганович? Какой ещё Каганович? — бормотал Артём просто чтобы не закричать.

Ближе к лестнице, куда указывала стрелка на ещё одном коробе с надписью «ВЫХОД В ГОРОД. К проспекту Такого Лешего, Управлению всего, Бестиарию, улице Олгой-Хорхоя», стоял работник метро. Ну, по крайней мере, в похожей форме, насколько можно понять со спины.

— Слушайте! — начал Артём, возмущённым тоном, собравшись предъявить претензии по поводу неучтённого куска метрополитена, но переключился на жалостливый, решив, что ругаться с галлюцинацией глупо, а с живым человеком вредно. — Извините, здравствуйте, я…