И сказал Царь: «В сих лесах заложу я город и нареку его Капавагара, ибо во спасение людям дали боги древо, именуемое Шальмугра, или Калав…»
Индийская Легенда
«ПАСПОРТ ПА ХХШ 725449»
Действителен по 1.IV 1955 года.
Имя, отчество, фамилий:
КОНОПЛЕВ АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ
Время рождения: 1904 год 31 июля
Место рождения: г. Ржев
Кем выдан паспорт: 35-м отделением ЛГМ.
ГЛАВА I
ТАЙНА ГЛАВБУХА КОНОПЛЕВА
19 сентября 1945 года в Ленинграде, на стадионе «Динамо», во время упорной борьбы между командами «Зенит» и МВО бухгалтер артели «Ленэмальер-Цветэмаль» Андрей Андреевич Коноплев, опустив руку в правый боковой карман своего песочного цвета летнего пальто (он хотел достать носовой платок, чтобы отереть с лица пот своего чрезмерного болелыцичества), нащупал в кармане незнакомый круглый предмет – что-то вроде мандарина, завернутого в листик плотной хрустящей бумаги. С удивлением вынув эту вещь, главбух Коноплев, мужчина немолодой, но еще видный, ярый любитель и футбола, и всевозможных других видов спорта, болеющий с ожесточением за «Зенит», некоторое время недоуменно смотрел на нее.
Бумажка – вроде тех, в которых, бывало, еще до революции, в коноплевской нежной юности, привозили из-за границы апельсины, – полупрозрачная, с каким-то неясным рисунком по Ней, развернулась. И на ладони Коноплева лежал неведомо откуда взявшийся плод, вроде яблока или, может быть, недозрелого граната, но покрытый пушком, как персик. От его тонкой кожицы шло легкое, диковатое благоухание. Указательный и большой пальцы Коноплева чуть-чуть липли, точно прикоснувшись к Цветку «смолянке». Бумажный листок, довольно помятый, казался капельку промасленным этой смолкой. А поперек него, поверх неясных рисунков, виднелись косые штрихи сделанной крупным почерком синей карандашной надписи:
«ЭТО – ПЕРВОЕ, – удивляясь все больше и больше, прочел Андрей Андреевич. – В день ТРЕТЬЕГО ТЫ ПРИДЕШЬ КО МНЕ, ЗОЛОТОЛИКАЯ!»
Брови главного бухгалтера поднялись, лицо выразило полное недоумение. Однако минуту спустя оно слегка прояснилось – неуверенно, но как бы по некоторой догадке. «Контр-адмирал! – подумал Андрей Андреевич. – Кому же, кроме него? Вот лихой мужик! „Золотоликая, а?“ Это он, наверное, вместо своего кармана да в мой опустил… Надо же! Даже неудобно…» С обычной своей осторожной вежливостью он коснулся золотого шеврона соседа:
– Товарищ Зобов, ваше? Карманом ошиблись, а?
Адмирал, нехотя оторвав взгляд от штрафной площадки МВО, недовольно покосился на то, что ему протягивали. Два тайма прошли вничью, и адмирал сейчас болел еще более страстно, чем обычно: оставались считанные минуты до свистка. В перерыве контр-адмирал даже выпросил у второго своего постоянного соседа, Эдика Кишкина из 239-й школы, отличную милицейскую свистульку и теперь нетерпеливо жевал ее конец крепкими зубами.
– Мое? Что мое? – пробормотал он. – Это? Ничуть не бывало! Э, дробь, дробь! (Дробь! – на флоте: «Стой! Остановка!») Дай-ка сюда…
Вдруг заинтересовавшись, он быстро снял пенсне и вгляделся поближе в золотисто-коричневый плодик.
– Те-те-те, дорогой товарищ!
А откуда оно у вас? Где вы его взяли? Да вы же богач! Знаете, что это такое? Ей-богу, это ШАЛЬ-МУГРОВОЕ ЯБЛОКО! Ведь оно…
Вероятно, он имел в виду закончить свое объяснение, но в эту как раз секунду весь стадион взорвался. Знаменитость тех далеких годов Борис Чучелов, обойдя эмвеовскую защиту, ринулся к воротам противника… Мяч свистнул, как ядро. Гол в верхний левый угол был забит великолепно.
Незачем описывать, что случилось. «Горка», холм на южной стороне стадиона, который тогда входил в зону оккупации мальчишек, превратился в вулкан. Да и на всех секторах болельщики сорвались с мест: гол только на полторы секунды опередил свисток, закрывавший матч.
Десятки неистовых перескочили невысокий барьер. Кто-то справа изо всей силы бил Коноплева по плечу довольно тяжелым и длинным пакетом. Высокий парень, явно под мухой, бежал по проходу, размахивая поллитрой.
– Боря! – ревел он, ничего не видя перед собой. – Боря, друг! Чучелов! Да я… Да мы за тебя… Боря, выпьем…
Человеческая волна подхватила и завертела Андрея Андреевича. Он и сам в восторге размахивал руками и кричал что было сил. Когда же первый порыв иссяк и он оглянулся, контр-адмирала поблизости уже не было…
Теперь между двух опустевших скамей стоял только высокий человек в песочного цвета пальто и мягкой шляпе и в странном смятении глядел на лежавший у него на ладони непонятный плод.
– Шаль-муг-ровое?! – наконец проговорил он. – «В день третьего ты придешь ко мне». Кто придет? К кому придет? А что значит «ЗОЛОТОЛИКАЯ»?
Главбух «Ленэмальер-Цветэмали» Коноплев никогда не слыхал такого слова: «Шальмугровое». Взятое само по себе, оно не должно было бы вызвать в нем решительно никаких особых ощущений… Ну, вот яблоко какое-то… Ну, по очевидной ошибке подложили ему в карман в толпе… Допустим даже, оно шальмугровое: бывают же разные там антоновские, шафранные; почему бы не быть и «шальмугровым»? Однако все-таки что-то в этом внезапном появлении такого странного плода приятно поразило его. Что? Почему? Нет, он не мог так просто ответить на это…
Поднеся золотистый шарик к довольно крупному носу своему – «У тебя кавказский нос!» – говаривала, бывало, жена, Маруся, – он еще раз понюхал тонкую кожицу у деревянистого торочка… Странный запах! Очень странный, ни на какой другой не похожий, тонкий, горьковато-сладкий, самую капельку терпкий душок… Когда, где, при каких обстоятельствах мог он слышать раньше подобный запах? Совершенно ясно – никогда… Но почему же?..
Он еще раз прочитал надпись на бумажке: «Это – первое. В день третьего ты придешь ко мне, Золотоликая!»
Он нахмурился. Как это понять? «Золотоликая» – это что, подпись или обращение? Кто придет? Кто-то к Золотоликой или Золотоликая к кому-то? Так начеркано, что очень трудно разобрать: После «придешь ко мне» – точка или запятая? Да и бумага не для Писания: какая-то вроде как гофрированная, и похоже, не то японская, не то китайская…
Был осенний, но еще очень теплый вечер. Быстро темнело и смеркалось, однако золото и кровь заката еще ярко отражались в водах обеих Невок. И если бы кто-нибудь со стороны посмотрел на тихую воду речных протоков, он увидел бы, как над нею по невысокому берегу шагает, отображаясь в ее глади, высокий, «прилично одетый» человек. Можно было душу прозакладывать, что это обычный советский гражданин, двигаясь вдоль берега Средней Невки, торопится встретить свой – безусловно, самый обычный, ничего особенного с собой не несущий, – завтрашний день.
