Брайан Стэблфорд - Снежок в аду

Меня все время донимало предчувствие, будто операция ничем хорошим не закончится, но я отнес его на счет нервов. Научным консультантам Министерства внутренних дел редко случается поучаствовать в акциях Спецслужбы, и я отлично сознавал, что это мой первый и последний в жизни шанс пережить настоящее приключение.

Чтобы унять тревогу, я твердил себе: полицейские определенно знают, что делают. План выглядел вполне гладким, если судить о нем по карте, пестревшей цветными точками: синие обозначали младший состав, красные — контингент ГВР (Группы вооруженного реагирования), зеленые — вашего покорного слугу и иже с ним, а черные — высших офицеров Спецслужбы, которые координировали действия подразделений и осуществляли общее руководство операцией. Конечно, мы страшно негодовали, что предоставленные нам донесения группы наблюдения были подвергнуты тщательной цензуре в соответствии со священным принципом «Ненужные знания вредны и опасны» — и все же ничто не пробуждало подозрений, будто при штурме возможны хоть малейшие сбои.

— Но что они, собственно, такое натворили, если конкретно? — имел безрассудство спросить один из моих подчиненных.

— Знай мы это кон-крет-но, — последовала вполне предсказуемая отповедь, — нам бы не понадобилось привлекать к операции вас, согласны?

Из донесений, с которыми нам позволили ознакомиться, я заключил: а) так называемое «расследование экспериментов в поместье Холлингхерст» проводила специальная комиссия; б) ни одна живая душа не может с уверенностью сказать, что, собственно, в этом поместье творится. Основанием для выдачи ордера на внешнее наблюдение послужили «веские причины», натолкнувшие сотрудников Спецслужбы на подозрения, будто три доктора наук — Хеманс, Ролингфорд и Брэдби — используют «генетический материал человека» для создания «трансгенных животных»… Но это была, скорее, гипотеза. Спецслужба могла полагаться лишь на слухи и сплетни, а в данных сплетнях меня лично настораживало сходство с кое-какими городскими легендами, возникшими повсеместно, когда правительство под давлением статей-страшилок в бульварной прессе было вынуждено принять суровые законы, ограничивающие генную инженерию, а их исполнение возложить на специально созданный отдел борьбы с преступлениями в области ГИ. Раз уж его сформировали, отдел должен делом доказать, что хлеб ест не зря; и, очевидно, его руководство рассудило, что среди загадок поместья Холлингхерст точно найдется какой-нибудь кошмар, на котором можно заработать вожделенное первое очко.

По мне, вся эта история с самого начала имела легкий привкус абсурда. Подпольные игры с геномом, которыми, по слухам, увлекались Хеманс и компания, были — увы и ах! — роскошным поводом для плоских острот, будь то шуточки о свинках без шляп и ботинок или расхожее народное наименование операции «Кабан-кампания». Перед соблазном скаламбурить не устояло даже Министерство; какой-то высокопоставленный идиот решил дать объекту кодовое наименование «Скотный двор». К моему огромному сожалению, даже мои собственные подчиненные упоенно излагали всем, кто желал слушать, почему сами обитатели поместья якобы прозвали свой проект «Остров Черни». (Видите ли, в романе Уэллса «Остров доктора Моро» место, где амбициозный ученый проводил свои неудачные эксперименты, называлось «остров Нобля», что также может означать и «остров Дворянина».) На финальном брифинге инспектор, возглавлявший подразделение ГВР, заверил, что скорее снежок уцелеет в адском пекле, чем обитатели поместья улизнут от его людей. И страшно сконфузился, недоумевая, почему это заявление вызвало у всех министерских коллективный приступ беззвучного хохота.[1]

В чем-то инспектор был прав. Когда, обнаружив, что поместье штурмуют, жильцы дали деру, шансов на спасение у них оказалось не больше, чем у пресловутого снежка в аду. К сожалению, даже это не заставило их остановиться и поднять руки.

Группе, в которую я входил, было поручено следующее: пока полицейские в форме, ломая двери, проникают в дом через парадный вход и арестовывают всех, кого только возможно, мои люди бросаются к компьютерам, а также накладывают лапу на уцелевшие бумаги. Захватить все журналы наблюдений мы не рассчитывали — на брифинге предупреждали, что Хеманс, Ролингфорд и Брэдби, едва проснувшись от треска выбиваемых дверей, тут же кинутся топтать дискеты и форматировать жесткие диски — и все же надеялись на кое-какой улов. В конце концов, ученые есть ученые; делать резервные копии для них даже не привычка, а вторая натура.

Увы, все оказалось не так просто. Владельцы поместья не тратили время на возню с жесткими дисками и уничтожителями бумаг — а просто подожгли здание. Снабдить нас противогазами никто не додумался; чрезвычайно зловонный дым, расползавшийся по коридорам, вызывал мгновенное головокружение, так что мы поневоле догадались о его токсичности и немедленно перешли в отступление. Точнее, так поступило большинство моих коллег. Среди нас оказался лишь один клинический идиот — я. Несмотря на дым, я бежал вперед, твердо намереваясь достичь закрепленного за мной помещения. Смертельный трюк, конечно, но приключение из журнала «Юный следопыт» выпало мне впервые в жизни, а должного курса обучения, прививающего чувство опасности, я не прошел. Перед тем как окончательно лишиться чувств, я услышал со стороны леса выстрелы и заключил: операция пошла вразнос.

Я наверняка нашел бы свою смерть. Когда меня наконец хватились, предпринимать что-либо было уже поздно. Но меня спасли скотнодворцы — нет, не сами ученые, которые проводили нелегальные эксперименты, а горстка их, скажем так, «младших сотрудников», которые при звуках стрельбы бросились назад в дом — проверить, не будет ли безопаснее выбраться из здания через другое крыло.

Я очнулся с жуткой головной болью и резью в глазах, кашляя из последних сил. Минуты две мне казалось, что мои ошпаренные легкие разучились извлекать кислород из теплого продымленного воздуха — но это, к счастью, мне всего лишь почудилось на почве шока.

Диким усилием воли я разлепил слезящиеся глаза, обнаружил, что все равно ничего не вижу вследствие темноты и, крепко зажмурившись, понадеялся, что боль когда-нибудь пройдет.

Кто-то, приподняв мне голову, поднес к губам чашку с водой. Я умудрился сделать несколько глотков и не стал возражать, когда женский голос произнес: «С ним все нормально».