Павел Молитвин
Псы из Тени
Они сказали, что я буду сидеть в камере, пока не скажу все-все-все. Они сказали, что каждое мое слово будет записываться. Но о чем я должен говорить? Я и так ответил на все вопросы. А они спрашивали и спрашивали, спрашивали и спрашивали… Они мне не верят. Но разве оттого, что я буду день и ночь повторять одно и то же, что-то изменится?..
Тетя Нина ругала меня, когда я начинал разговаривать сам с собой. И чтобы ее не сердить, я почти никогда так не делаю. Только пою, когда никого нет, например сгребая листья в парке или собирая мусор в черные пластиковые пакеты. Но я не могу петь в этих стенах. К тому же, если я буду петь, меня отсюда не выпустят. Они сказали, что не выпустят меня, пока я не скажу им все-все-все…
Но я уже рассказал, а они все равно не поверили… Они мне все равно не поверят. Олег Васильевич предупреждал, чтобы я никогда не рассказывал о псах из Тени. Он предупреждал, что мне не поверят. Он говорил, что, когда люди не хотят во что-то верить, они перестают видеть и слышать. И он был прав. Ведь сколько он ни говорил Фомичеву, чтобы тот не спиливал старые тополя, тот все равно пилил, пилил и пилил. А они падали, падали и падали, хотя Олег Васильевич написал диссертацию про тополя. И его даже назвали кандидатом, а потом доктором ден-дро-ло-ги-че-ских наук. Кажется, так.
Олег Васильевич мне поверил, про псов. Но он уехал в Канаду. Это такая страна за морем. Он долго не хотел туда ехать, а потом уехал. К сыну, который работает там лесником. Или лесничим. Или егерем. В общем, он охраняет там лес и зверей.
Олег Васильевич говорил, что этим его сын мог заниматься и здесь, а потом сказал, что здесь даже людей не берегут, и заплакал. Он тогда выпил и очки потерял. Когда у него жена в больнице умерла. Она такая маленькая и худенькая была и на горшок две недели не ходила. Из-за этого она ходила по врачам, но ее все равно в больницу не брали. Мало ли, говорили, почему может болеть живот. А потом Олег Васильевич вызвал «скорую помощь», и врачиха обругала его и сказала, чтобы Ирина Петровна съела яблоко и все пройдет. Но яблоко ей не могло помочь, это даже я понимаю. И тогда Олег Васильевич сам Ирину Петровну в больницу привез, а ее все равно брать не хотели. Но Олег Васильевич дал кому-то денег, и ее взяли. Только оказалось, что уже поздно. Это называется ин-ток-си-ка-ция организма…
Но даже если бы Олег Васильевич был тут и сказал им про псов, они бы и ему не поверили. Они бы сказали, что раз сам он псов из Тени не видел, значит, их нет. Потому что никакой Тени тоже нет. И этих жлобов вовсе не псы на части порвали. Но псов и Семен видел, и Венька Щербатый. И этот… на машине который. Новенький…
Он не хотел второй раз машину на бульвар гнать. Он говорит, я своими опорами всю траву раскорябаю. А Фомичев ему говорит, езжай и укороти этот вяз. Иначе с нас комиссия премиальные снимет. А с Фомичевым не поспоришь, он чуть что — начинает глотку драть и матюгаться. Вот новенький и поехал. А мы за ним пошли. И видим, красная эта машина стоит на прежнем месте. На газоне, под вязом, с которого ветки пилить надо.
Семен тогда посмотрел и говорит, что записки нашей нет. Он говорит, я же предупреждал, что этот гад не взглянет на наши писульки и машину не отгонит. Семен, конечно, не так сказал, но тетя Нина, пока жива была, запрещала мне ругаться. И повторять всякие нехорошие слова тоже запрещала.
Тогда Семен сказал, чтобы самую большую ветку лез пилить я. Потому что она наверняка упадет на машину. А мне за это ничего не будет. Но Щербатый сказал, что раз Венька такой умный, пусть сам и лезет. А новенький говорит, мол, не надо этот вяз вообще трогать. За иномарку эту нам потом всей кодлой не расплатиться будет. И если бы Фомичев не пришел, так я бы и не полез ту ветку резать. А он, как из-под земли… Он так всегда… Обругал нас по-всякому, сунул мне в руки бензопилу и ушел…
Он даже Олега Васильевича не слушал. Тот ему специальные журналы приносил, где написано, что тополь — это не просто дерево, а живая химическая лаборатория. Или завод по производству кислорода. Я это очень хорошо запомнил, потому что Олег Васильевич не только Фомичеву это говорил, он и комиссии этой… Из садово-паркового управления. Как-то оно хитро называлось… ГУСПП, кажется.
Я эти слова из больших букв как-то плохо запоминаю.
Тетя Нина говорила, это потому, что я — жертва Чернобыля. Что если бы она меня от сестры в Питер не перевезла, я бы совсем идиотом сделался. Меня и в школе кретином дразнили и даже потом справку дали. И только Катя говорила, что я самый лучший… Она много мне хороших слов говорила. А потом, после того как ее муж ко мне амбала с арматуриной подослал, куда-то исчезла…
Он бы меня, наверное, убил, если бы не псы из Тени. Он меня возле парадной караулил. И кровища из него так и хлестала… Он был здоровенный, так ведь и псы не маленькие. И очень быстрые. Но тогда темно было и на улице никого. Некому было их видеть. А я убежал и лег в постель. Я знал, что мне никто не поверит…
Я когда еще маленьким тете Нине про Тень говорил, она не верила. То есть знала, что я не вру, и все же не верила. И Катя не верила. Смеялась и называла меня фантазером и врушей. Она умела придумывать всякие слова. И так быстро бегала, что ее никто догнать не мог. Пока ногу не подвернула. А я тогда цветник лапником закрывал, морозы ударили, тропинки в парке заледенели…
Мы в ту зиму несколько раз их лапником накрывали. Цветники. А когда оттепель наступала, лапник убирали. Чтобы цветы под ним не сопрели. Тогда еще Олег Васильевич волновался, как бы цветочная почка в рост не пошла. Она ведь если обмерзнет, так весной уж не цветет. Когда листочки на деревьях или кустах распускаются, это не страшно. Одни отмерзнут, другие распустятся, их Олег Васильевич спящими называл. Это он мне рассказывал, когда Катя пропала. Это, он говорил, как листочки… Одни пропали, другие вырастут…
Я, пока тащил ее через парк на закорках, вовсе не думал, что мы с ней еще встретимся. Думал, бросит она по утрам бегать. А она снова начала и ко мне стала в гости приходить. Зинаида Юрьевна, когда в первый раз увидела ее, ругаться принялась, а потом хвалила даже…
Катя была совсем не похожа на мою жену, которую Зинаида Юрьевна называла хищницей. Но она не была хищницей. Ей просто понравилась моя квартира. То есть не моя, а тети Нины. К тому времени, правда, тетя Нина уже умерла и я жил в ней один. В двух комнатах. А у Вероники было два сына, и она хотела помочь им, позаботиться об их будущем. Но тогда я об этом еще не знал. А потом она помогла мне перебраться в эту комнату, и это было не так уж плохо, потому что Зинаида Юрьевна варила мне иногда рассольник и приглашала смотреть телевизор. И мы смотрели всякие фильмы про дельфинов и слонов…
