Андрей ИЗМАЙЛОВ
Весь из себя!
Была пристальная Луна. Готические тени резали город на черное и белое. Окна уже спали. Мареев зябко ежился, прячась в пиджак поглубже. Лето улетучилось. Просилась осень. Пора на куртку переходить. Свежо. Потому что поздно. Так поздно, что светофоры моргали желтым светом на пустых перекрестках. А радио если еще и говорило, то о погоде на завтра.
— И о погоде! — раздался голос ниоткуда в никуда. Где-то в городе зевнуло окно и выпустило в форточку: — Завтра с утра ожидается сильный туман. К середине дня с отдельными прояснениями. К вечеру давление возрастет. Возможны осадки.
— Ерунда! — громко сказал Мареев голосу, взбадривая себя твердостью тона.
Ежился он не только от ночной прохлады. Темно, пусто, малознакомо. То есть он ходил от института домой и этим путем. Но редко, но днем. Только тогда, когда выпадал полупустой день. Брусчатка, узкие щели переулков, пряничные домики. Прогулка. Выпадал такой день редко, потому Мареев предпочитал автобус. Тот шел кружно, огибая негабаритные для него улочки. И получалось быстрее.
Было поздно настолько, что неясно, будет ли еще автобус, или уже все. И Мареев шел домой пешком. Не по двум транспортным катетам, а по гипотенузе. Отнюдь не прогулка. Пряничные домики обернулись в ночи угрюмыми храминами. Каждый поворот мрачно обещал засевшего в засаде арбалетчика. Брусчатка горбилась мокрой панцирной шкурой чего-то такого из мезозоя. И гремела под каблуками так, что эхо рисовало за спиной толпу догоняющих, агрессивных, нехороших. Луна пялила набрякший глаз, заливая мертвенной бледностью… И прочая, и прочая.
— Ерунда! — повторил Мареев. Он снова поежился, но не оглянулся. Вдруг сзади не эхо, а реальная толпа этих… нехороших. Он крепче до судороги сжал за ручки сумку с Ящиком.
О, Ящик, о! Это вам не просто ящик, это вам — Ящик! Мареев не только его собрал, но собрал в срок, собрал так, что Таисии и не снилось. Удача, что институтского вахтера полусон сморил, и страж безразлично отжал педаль вертушки, безразлично-бдительно сказал:
— Пропуск!
— Вот!
— Хорошо! А что в сумке?
— Бомба!
— Хорошо… — и пропустил.
Нет, не бомба это! Ящик это! Для Таисии. Для ее ДЕМОСа, как окрестили, сократив, Дом Молодежного Средоточия. Для ДЕМОСа такой Ящик будет такой бомбой! Только бы донести до дома без приключений…
— Ерун-да! Да!
Хотя полнолуние все-таки действует на нервы.
«При полной Луне просыпаются злые духи». Мистика, не научно. Как предсказание погоды. Это просто биоритмы. Биоритмы — научно. Теперь научно. Мареев с утра посмотрел, что у него: из переплетенных дисплейных змеюк следовало — эмоциональный, физический, интеллектуальный минус. И ни при чем тут какая-то Луна. А минусы, если о них знать и не валить на злых духов, то можно перемочь.
Две смены подряд над схемами отколдовал — какой тут физический минус! Тренажер до рабочего ума довел и Ящик успел отладить — какой тут интеллектуальный минус! А завтра! Завт… сегодня! Он сядет к своему Тренажеру! К Своему Тренажеру, на который претендовали и Струнин, и Шумскис, и Кончушко, и друг-Гридасов… Вы все отличные ребята, и будем работать вместе — но к Тренажеру сядет он, Мареев. Наконец-то сбудется! А потом Таньку — из садика, и весь вечер вместе. А еще потом — Ящик лично в руки Таисии, и… должна же она оттаять! Какой тут эмоциональный минус!
Чихать хотел Мареев на минусовые биоритмы. И на луну тоже. Она, однако, тускло отблескивала на чешуе брусчатки, вселяла кисло-сладкую дребезжащую опаску. Мареев выселил из себя эту опаску волевым, но незаметным усилием.
— А вот и кафе! — экскурсировал вслух самому себе, минуя кафе. — А вот и «Сувениры»! — разгонял густую тишину, минуя магазинчик. — А вот еще кафе! Еще «Сувениры»! Снова кафе! Опять «Сувениры»! Кафе! «Сувениры»! Кафе!..
Все! Средневековье позади. Уже знакомая магистраль. По ней и автобус ходит. Днем, не сейчас. Асфальт под ногами. Почти бесшумный. Нормальные типовые дома. Привычные, без гнета веков. Новый район. Его, Мареева, район. Асфальт, коробки — и никаких арбалетчиков. Уф! И никаких кафе, никаких «Сувениров».
— Вот и гастроном! — сообщал Мареев облегченно. — Вот уже и «Мебель»! Аптека! Пра-аходим неизвестно что!
«Неизвестно что» было солидной о трех низких ступенях дверью с черно-зеркальной табличкой: ХРУЭМ ПРСТ. Ниже, прихватывая обе створки, лепилось опечатывающей «контролькой» объявление на печатном листке:
«Требуется сторож. Пенсия сохраняется. Ночь-сутки-сутки-ночь-ночь-сутки. Через три на пятый. Все остальное льготно. Каждый четвертый — бесплатно».
Мимо ХРУЭМ ПРСТ Мареев ездил на работу, каждый раз лениво прикидывая: что это? Взять что ли у Кириллова справку на совместительство? Сторож все требовался и требовался. Каждый раз гасил пустую затею. Откуда время выкроить, пусть и через три на пятый? И так по две смены отсиживать приходится, чтобы хоть что-то успеть. С другой стороны, ему бы не помешало: все остальное льготно, каждый четвертый — бесплатно. Ведь на Таньку прорва уходит, помимо четверти заработка. Но Кириллов все одно не даст справку: инженер не пенсионер, ему нельзя по совместительству. Даже в ХРУЭМ ПРСТ. Буде оно даже в двух шагах от дома. Да, всего ничего — пара кварталов.
Так что пришел. Почти пришел. Уже ХРУЭМ ПРСТ. Сейчас — на цыпочках мимо подъездной дежурной бабы Баси, или надменно — мимо баба-Басиной напарницы Липы, и — дома! Сейчас — ноги в тапки, кусок колбасы в зубы, чай в кружку и сорок минут чтива. Нет, двадцать! С утра нужна голова. А друг-Гридасов потерпит лишний день, не отберет же на середине. Сам подсунул, хотя знает, какая запарка с Тренажером. А теперь отбирает. Не отдаст ему Мареев, пока от корки до корки… Втягивающая вещица.
«МЕРТВЫЕ НЕ ПОТЕЮТ». На английском, на английском. Кто же у НАС будет ТАКОЕ переводить! Во-первых, фантастика. Во-вторых, действие происходит непонятно где и когда. В-третьих, герой то ли положительный, то ли отрицательный: мало говорит, много крушит инопланетные челюсти и куда угодно проберется, прикинувшись кем угодно. ТАКОЕ у НАС не переведут. Разве что лет через тридцать, когда книжка состарится и преобразуется в классический образчик чего-то там. Чтиво, мол, и есть чтиво! Вот Марееву и нужно чтиво после двусменного коловращения. И не через тридцать лет. Осилит Мареев, осилит! Какой же итээр, работающий на импортной технике и мучимый специальной аппаратурой, языка не знает! Заодно и практика. Потому, кстати, он предпочитает чтиво, а не зриво. («Что ты маешься со словарем! — теребил Гридасов. — Про этого Бэда уже фильм успели снять! По «видикам» вторую неделю кассета в городе бродит. Хочешь отведу? Есть к кому!»). Нет, любопытно, конечно, как такое можно снять. Но сначала чтиво, потом зриво. И то если время будет. Это ведь надо идти к кому-то, высиживать, хлебать леденящий душу чай десятой разбавки в ожидании того, кто еще должен подойти, и сразу начнем… Лучше уж дома, одному, в тапках, с куском колбасы.
