Марина Ясинская - Заводных дел мастер

Эмма тихой тенью примостилась на подоконнике. Она проводила так уже не первый день. Не плакала, ни о чем не просила. Просто сидела молча, глядя на безымянное озеро.

«Ну и пусть», — размышлял Эрик, проходя мимо, — «Пусть будет урок на будущее. Не станет в следующий раз лезть. Сам буду решать, кого стоит заводить, а кого нет».

Эрик отчасти хотел, чтобы его снова окутало марево гнева — ведь в таком состоянии куда легче найти оправдание своим поступкам.

А на холодную голову это выходило не очень.

Черт, глупо получилось! Все началось, как всегда в жизни, с полной ерунды.

Пару недель назад к ним домой зашел дядя Кеша, а Эрик отказался его заводить.

— Что толку? — возмущенно выговаривал он позже настаивавшей Эмме, — Дела его хуже некуда — в последнее время он приходит ко мне каждую неделю. Только идиот не поймет, что это плохой признак — когда завод так быстро кончается. Зачем мне тратить на него силы? Все равно он скоро совсем встанет… Да и платить ему нечем, ты же знаешь.

Эмма ничего не сказал ему тогда, но то, что Эрик увидел в ее глазах, покоробило его хуже любых слов. Эмма смотрела на него не с осуждением, не с досадой и даже не со злостью. Хуже — с разочарованием. Это на него-то? На Эрика-мастера? Да она на него молиться должна! Как, впрочем, и все жители этого паршивого городка!

Эрик очень рассердился тогда и в первый раз за всю их совместную жизнь не стал ее заводить. Решил проучить. И спокойно наблюдал, как она сначала перестала мурлыкать что-то себе под нос, потом — улыбаться, а затем — легко порхать по огромному дому. Эмма замедлялась и тускнела, и вскоре уже ничем не походила на то солнечное чудо, от которого когда-то он был без ума. А последние несколько дней она и вовсе замерла на широком подоконнике.

Злость, которую Эрик старательно звал, так и не пришла. Вместо этого неожиданно явилась совесть.

Как он мог так с ней поступить? Как он мог просто взять и не завести ее?

Эрик тихонько подошел к подоконнику. У Эммы не осталось завода даже на то, чтобы обернуться. Он нащупал висящий на длинной цепочке ключ, который никогда не снимал с шеи — хранил, как и полагается хранить главное сокровище, у самого сердца. Ласково провел по рассыпающимся под его пальцами светлым волосам, нащупал крохотную скважину, спрятанную под мочкой правого уха. Приподнял тяжеленькую аметистовую капельку — он подарил ей эти серьги в день обручения, и она никогда их не снимала. Осторожно вставил ключик, услышал едва слышный щелчок и начал медленно проворачивать его по часовой стрелке.

Ему пришлось повернуть ключ целых одиннадцать раз. Одиннадцать. Вместо обычного пол-оборота…

Наконец Эрик почувствовал сопротивление невидимых пружинок, осторожно вынул ключик и отпустил нагретую его пальцами аметистовую капельку.

Он был готов к бурным слезам, к горьким упрекам и справедливым обвинениям. Но никак не к тому, что Эмма, легко спрыгнув с широкого подоконника, посмотрит на него с нежной грустью, чмокнет в щеку, тихо скажет:

— Спасибо, милый, — и упорхнет куда-то вглубь дома.

Эрик тяжело опустился на подоконник, обхватил голову руками и мрачно уставился на расстилающееся перед ним безымянное озеро, за край которого как раз начинали опускаться отливающие неземным светом планеты. Там, где Юпитер уже обмакнул край своего внешнего кольца в горизонт, вода окрасилась изнутри багряным закатным цветом.

Эрик вспомнил, как поразила его безмятежная красота этих мест, когда он сюда только переехал. Вспомнил, с каким удовольствием он изучал городок и знакомился с местными жителями. Как проводил вместе с Эммой долгие вечера на этом самом подоконнике, любуясь парадом планет над безымянным озером. Какой полной неторопливого очарования казалась жизнь. Как он был счастлив.

Был… Что, черт побери, с ним случилось?

Как это повелось еще со времен Адама, все началось с женщины. Со знакомства с Эммой. Повстречав ее, Эрик был без ума от счастья. Влюбился без памяти.

В таком же дурмане бросил все и уехал с ней.

Он хмыкнул, вспомнив, как, проснувшись первый раз в ее доме, он напрочь забыл, как здесь оказался.

Все было непривычно в этом незнакомом месте. Над головой — низкий потолок, словно перечеркнутый крест накрест толстенными балками грубо обструганного темного дерева. Два окна, похожие на два любопытных прямоугольных глаза, расположенные рядом друг с другом на стене цвета сырой извести. Кое-где добротная штукатурка облупилась, впрочем, явно не по недосмотру, а по задумке дизайнера, и в проплешинах проглядывала крепкая кирпичная кладка.

Под глазами-окнами, с интересом изучающими Эрика, стоял такой же, как и балки, грубо обструганный стул. Рядом, на деревянном полу — крепко стянутая ржавыми обручами бадья. На стуле же стоял большой глинянный кувшин с водой и лежала его бритва «Жилетт», выглядящая более чем неуместно в окружении такого антиквариата.

И вообще — обстановка никак не походила на привычные ему интерьеры современных квартир — с плоскими телевизорами, компьютерными столами, кожаной мебелью, футуристической живописью, книжными шкафами и пластиковыми окнами.

Здесь же единственными украшениями комнаты являлись изогнутое коромысло, прилагающиеся к нему бадьи и большой лакированный сундук ярко-красного дерева.

Эрик в то утро долго попытался сообразить, как и где это он оказался.

«Эмма», — наконец подсказала ему память.

«Эмма?» — недоуменно повторил он про себя.

«Эмма!» Всего одно слово, но как много встало на свои места!

Любовь все-таки крепче любого алкоголя. Хмель выветривается под утро — любовь не отпускает куда дольше. А уж под ее воздействием такого наворотишь, что придя в себя, долго еще будешь расхлебывать последствия. Похоже, Эрику именно это и предстояло.

— Эрик, — раздался женский голос откуда-то издалека. Судя по аппетитному шкворчанию — из кухни. — Эрик, вставай и иди завтракать. Продавец крыльев собирался заглянуть к нам до полудня.

«Продавец крыльев. Ага. Само собой… Вот так и сходят с ума!»

К кухне Эрик приближался неуверенно и неохотно. Во-первых, он не знал, где она находится. Во-вторых, был исполнен самых мрачных предчувствий. Влюбился у него как-то один приятель без памяти. Заявил, что нашел свой идеал, в угаре страстей женился, прожил с женщиной своей мечты полгода, а потом проснулся однажды утром, посмотрел на нее и… Н-да… Любовное похмелье, к сожалению, посильнее алкогольного будет. На всю жизнь пить-любить заречешься.

Кухню Эрик все-таки отыскал. Вдохнул поглубже — будь что будет!