Пол Мелкоу
Кот для дисфункциональной семьи
— Я ухожу, — объявила Триша, умудрившись три раза чихнуть во время этой короткой фразы.
Она сунула руку в карман фланелевой рубашки, выудила оттуда несвежий носовой платок и вытерла нос.
— Хорошо, дорогая. Счастливо.
Стеклянный взгляд матери не отрывался от экрана телевизора, из динамиков которого доносился рев комедийного вечернего ток-шоу.
— Нет, мама. Я ухожу из дома.
— Хорошо, дорогая. Все равно — счастливо.
— Ты опять пила, мама?
Триша приблизила нос к губам матери. Пахнет противно, но ни следа алкоголя. И тут Триша поняла, что мать вовсе не смотрит телевизор — ее взгляд упирался в динамик над ним.
— Боже, мама. Ты под кайфом!
— Милочка, у тебя совсем заложило нос. Простыла, что ли? — Взгляд матери переместился на лицо Триши.
— Нет, мама. Проклятая аллергия на кошачью шерсть.
— Это очень плохо дорогая, особенно теперь, когда у нас есть Плонк.
— У меня идея. Давай избавимся от кота?
— Нет-нет, как можно. Бросить его на улице? Одного? Никогда.
— Так я и думала. Прощай навсегда.
— Пока, дорогая.
Триша вскинула на плечо рюкзак и побрела по коридору к комнате младшего брата. Тимо лежал поперек кровати, уставившись в потолок; из одежды на нем были только драные шорты.
— Я ухожу из дома.
— Пока.
— Эй! Я сказала, что ухожу навсегда. Разве тебе это не пригодится для доклада?
Тимо учился в седьмом классе и в рамках курса общественных наук проводил исследование дисфункциональных семей, причем объектом ему служила собственная семья. Основная мысль его работы заключалась в следующем: поскольку пятьдесят семь процентов семей дисфункциональны, определение нормального и ненормального нужно поменять местами.
— Нет. Надоело мне все.
— И что, черт возьми, происходит с этой семейкой?
— Прочти мой доклад, главы с первой по четвертую.
— А с тобой что такое?
— Очередной приступ депрессии. Они приходят и уходят.
— Тимо, нет у тебя никакого биполярного аффективного расстройства. Ты просто неуравновешенный подросток.
— А ты завидуешь моему богатому воображению и его мистической связи с маниакально-депрессивным психозом.
— Делать мне больше нечего. Анорексия — тоже серьезное психическое расстройство. — Триша помолчала и печально улыбнулась. — Я буду по тебе скучать.
— Тогда не уходи. Триша чихнула.
— Или я, или кот.
— А… Ну ладно. Пока.
Триша закатила глаза и повернулась к двери.
— Послушай, если увидишь Плонка, принеси его ко мне! — вдогонку ей крикнул Тимо.
— Дам ему хорошего пинка, если увижу! — не оборачиваясь, прорычала Триша.
— Эй! Это что, шутка? Ты можешь…
Она бегом скатилась по лестнице, и голос Тимо затих вдали. В кабинете отчим и сводный брат Чед смотрели спортивный канал, развалившись в мягких креслах с откидывающейся спинкой. На коленях у Чеда сидел Плонк — шар из белого пуха, похожий на раскормленного хомяка-альбиноса. Триша чихнула, и кот посмотрел на нее — розовые глаза на снежно-белой мордочке.
Из полуоткрытого рта Чеда вырвался клокочущий храп. Оба спят, поняла Триша. Она обогнула кресло, в котором лежал ее сводный брат, и подняла веко Чеда. Огромный блестящий зрачок словно, маслянистый мрамор. Вокруг губ и ноздрей виднелись крошечные белые волоски. Триша чихнула три раза подряд.
— Тебе, киска, тоже не помешал бы моноксид. — Глаза Триши слезились, а легкие как будто разрывались на части. — Да пошли они все! Я сваливаю.
Она остановилась в холле у основания лестницы.
— Я сваливаю из дома! Я вас предупреждала: или я, или кот. А теперь я ухожу! — крикнула Триша, но ответом ей было молчание, прерываемое бормотанием спортивного телекомментатора. — В следующий раз вы меня увидите на ток- шоу Опры!
Она секунду помедлила, взявшись за дверную ручку. Никто не бежал к ней по ступенькам. Триша втайне надеялась, что кто-нибудь попросит ее купить молока на обратном пути.
Плонк медленно вышел из кабинета, остановился и потерся мордой о косяк. Триша посмотрела на кота, затем пнула его в брюхо.
— Ненавижу кошек. — Она с силой захлопнула за собой дверь.
Триша вывалила содержимое рюкзака на скамейку автобусной остановки. Не густо: тридцать семь долларов, пачка жевательной резинки, баллончик со слезоточивым газом, упаковка гигиенических тампонов «Котекс», экземпляр «Над пропастью во ржи» и материна кредитка. Она обвела взглядом разложенные на скамье предметы, вздохнула. Теперь, когда первый акт драмы закончился, Тришу охватило отчаяние. Запихнув свое имущество в рюкзак, она решила сесть в первый же автобус.
Триша ждала на нагретой солнцем скамье, нежась в багрово-фиолетовых лучах заходящего солнца. Тепло проникало внутрь, успокаивало. Нос больше не был заложен, и она получала удовольствие от такой простой вещи, как дыхание.
На противоположной стороне улицы по тротуару, спотыкаясь, брел бедно одетый молодой человек. В одной руке он сжимал мебельный степлер, а в другой стопку листов розовой бумаги. Парень остановился у фонарного столба на углу, опустил розовую стопку на землю, подергал себя за мочку уха, тряхнул головой и фыркнул, словно лошадь. Потом взял верхний листок бумаги и прикрепил к столбу четырьмя скрепками, пристреливая их куда попало.
Отступив на шаг, он снова дернул себя за мочку уха и перешел на другую сторону улицы. Заметив Тришу, парень направился к ней.
— Ты не видела моего кота?
Он помахал объявлением перед лицом Триши. Она взяла листок, пробежала глазами и бросила на землю. Незнакомец нагнулся, чтобы поднять его, но Триша наступила на объявление ногой. Парень дернул, оторвав пол-листа, потом выпрямился, постоял немного и выпустил обрывок из руки.
— До… достаточно было просто сказать «да» или «нет», — пробормотал он, опять дергая себя за ухо.
Внимание Триши привлекли покрасневшие глаза и нервная дрожь. Эти же симптомы она наблюдала у матери. У парня такой вид, как во время ломки после тяжелого наркотика. Одежда в беспорядке — рубашка не заправлена, носки разные, брюки слишком короткие. Волосы нечесаные, изо рта неприятный запах. Судя по бирке на кармане рубашки, это доктор Джерри Уайлдер из «Психоген инкорпорейтед».
— А вознаграждение?
— Сто долларов. Надо было прочесть объявление.
— Тысяча, и я приведу тебя прямо к нему.
— Тысяча? Это… Постой! Ты знаешь, где он? Говори! — Джерри схватил Тришу за рубашку и поднял со скамейки. — Где мой кот?
