Соискатель - Олег Владимирович Граф

Наша жизнь — это круг, где всё то же,

Чаще думаем мы, или реже.

Кто-то скажет: «Спираль!». Что ж, быть может…

Только мысли в КОНСТРУКТОРЕ те же.

Толчок к пробуждению, резкое возвращение из спасительного сна: «Ааааах!».

Топор взвился в воздух и со стремительным выдохом — свистом ударил по голове в самое темечко. Голова с треском разлетелась на маленькие звенящие осколки. Тело неловко, упав на колени, принялось лихорадочно собирать эти кусочки воедино, пытаясь решить сложнейшую головоломку.

Головоломка, посмотрев свысока на эти жалкие попытки, злорадно ухмыльнулась, поднялась повыше и, снова, безжалостно обрушилась на страдальца, окончательно разбив и без того не собранную голову.

Первая мысль раскаленным свинцом прожгла в мозгу пылающую дорожку до центра восприятия. Приняв мысль в свои объятья, центр восприятия разложил ее на составляющие, и передал дальше, в блок понимания. На уровне понимания мысль обрела свой законченный вид и озвучила себя: «Рюмку водки бы, и рассолу…».

Одного этого было уже достаточно для того, чтобы организм отпустил жуткий спазм, охвативший его во сне. Тело мальчика расслабилось и позволило несмелым токам отравленной крови поиграть со своими сильно затекшими конечностями, дав им кислород, который не поступал в них всю ночь.

«Надо побыстрее чего-нибудь выпить», — вторая мысль уже не причинила такой боли как первая. «Тааак…Побыстрее — значит побыстрее…Нужно открыть глаза, вспомнить, где я нахожусь, найти какой-нибудь спасительный алкоголь…». Поворот на бок, осколки головы, впившиеся в мозг, резкий рывок занавесок век в разные стороны, и…

Мальчик даже улыбнулся. Рассмеяться от счастья просто не было сил. Прямо перед ним, на замызганном столике, посреди какой-то воспаленной комнаты, стояла початая бутылка дешевого портвейна, вся в сладких отпечатках и пыльная. Но разве это сейчас имело значение? Сейчас цель — прийти в себя.

Змея руки сделала бросок! Тонкие, грязные, непослушные пальцы обхватили бутылку и, мгновение спустя ее содержимое, подчиняясь законам гравитации, тягуче низверглось в судорожно дергающуюся глотку.

Глаза закрылись, так и не успев оценить окружающее. Тело конвульсивно изогнулось от вкуса поступающей в него жидкости. Но дешевое пойло уже сделало свое дело. Сознание, вместе с тошнотой, ломотой и головной болью, потихоньку, но неотвратимо уплыло, за ненадобностью, в темноту Высших Сфер, отключив мозг от ощущения тела, брошенного на борьбу с залитым в него заново, ядом.

Бутылка выскользнула из расслабившихся пальцев, шлепнулась на что-то мягкое и мокрое, скатилась на пол и прокатилась по нему примерно с полметра, оставляя за собой странные, густые, красные пятна. За секунду до того, как сознание окончательно покинуло тело, оно успело уловить…

…резкий щелчок открываемой двери…

Резкий щелчок открываемой двери!

— Встать, к стене, руки над головой! — Голос надзирателя нещадно бил по внутренностям, которые отзывались неприятной вибрацией. Войдя в камеру, охранник ткнул дубинкой молодого человека, только что исполнившего команду.

— Саверин! — рявкнул он, — уже четыре года сидишь, а БЫСТРО все делать так и не научился!

— Прошу прощения, господин надзиратель, — несмело поворачивая голову, начал было говорить заключенный, но тут же получил новый тычок дубинкой под ребра.

— Кто разрешил оборачиваться?! — Раскаты грубого голоса ступеньками запрыгали по тюремному коридору. — Или ты хочешь, чтобы я тебя инвалидом на законных основаниях сделал?

— Прошу прощения, господин надзиратель, — на этот раз фраза застряла между стеной камеры и плотно прижатой к ней головой заключенного.

— Лаадно, — смягчился вертухай, — сегодня я добрый. Тебя чего-то доктор в лазарет к себе попросил. Ты, что, нездоров?

— Никак нет, Ваше благородие, чувствую себя хорошо, — по-прежнему глядя в стену перед собой, ответил молодой человек.

— А что тогда? — не унимался надзиратель.

— Не могу знать, господин начальник.

«Хотя знаю, конечно, прекрасно», — подумал я про себя. — «Опять будет какие-то картинки показывать, да расспрашивать всё. А если хорошо буду отвечать и вести себя, то нальет, верно, в конце спирту казенного сто грамм. Я для него ентот…Эээ…Интересный случай. А мне-то чего? Лишь бы спирту налил».

Звон клю-чей, стон, открываемых две-рей, звук шагов передо мной, руки сомкнуты за спиной; дверь, яркий свет: «Стой!». Стол-врач-стул, толчок в плечо: «Сесть!». Сел. «Здравствуйте, доктор».

Второй час пошел. Мне надоела вереница черно-белых клякс, мелькающих у меня перед носом.

«Да ничего я не вижу, кляксы и всё! Хотя…Здесь, будто на таракана похоже, а здесь вроде как на бутылку. А вот эта, эта — на стол с яствами, винами там всякими…»

В начале четвертого часа, когда я вымотался окончательно, доктор спрятал в стол картинки и, скрестив пальцы рук, сказал:

— Послушай, Саверин. Ты что, все время о выпивке думаешь?

— Да, господин доктор, — мои ладони невольно сжались,

и пальцы больно укусили их ногтями

. — Не знаю, почему.

— Саверин! А ведь ты уже четыре года сидишь. Неужели тяга не прошла к вину?

— Нет, господин доктор. Она, тяга эта, с детства меня не оставляет.

— И со скольки лет ты пьешь? — Приподняв бровь, интересуется врач.

— С восьми, господин доктор, — отвечаю. — Сначала блевал, помню, года с три, после каждой выпивки, а потом привык, и так тянуть к ней стало, просто жуть. Ни о чем больше думать не могу.

— А неужели, Саверин, тебя не научил твой случай? То, за что тебя посадили? Ты же по пьянке четырех человек убил! Зверски убил! Ножом покромсал! — Доктор подался вперед и впился в меня копьями темных глаз.

— Так я ж ничего не помню. Я ж это на суде уже говорил, — завожу я, заученную мной для этих случаев граммофонную пластинку. — Может еще время пройдет и тяга вместе с ним? — вопрошаю я с надеждой.

— Может, может…Тебе ж еще четыре года сидеть. — Доктор поморщился. — Дурак ты, Саверин, — делает он вывод. — У тебя ведь одна задача в этой жизни — забыть об алкоголе. И жизнь тогда у тебя, совсем другой может стать.

— Дык, как о нем забыть — то? — спрашиваю.

— Ну, нашел бы себе занятие по душе…Подумал бы, чем тебе заниматься нравиться…

— Так мне это…пить нравиться. Больше ничего не нравится, — перебиваю я.

— Ох! — морщится доктор. — Ну, подумал бы! — Долгий взгляд в мою сторону, затем взмах рукой:

— Ээх! Бесполезно…Ладно! На вот, выпей сто грамм, — наливает в железную кружку, — и иди с моих глаз долой!

Мой внутренний трепет невозможно передать. Спирт впитывается и растворяется буквально в каждой клеточке моего тела. Знакомая, долгожданная тюлевая занавеска закрывает мое окно в мир.