– Понесло, – сказал Малышев. – Ближе к делу.
– В общем, я начинаю понимать, что попал опять-таки в чужой мир. Мы докладываем результаты нашего перелета, но их встречают как-то странно. Эти результаты, видите ли, представляют узкоисторический интерес. Все это уже известно лет пятьдесят, потому что на UV Кита – мы, кажется, туда летали? – люди побывали после нас уже двадцать раз. И вообще, построили там три искусственные планеты размером с Землю. Они делают такие перелеты за два месяца, потому что, видите ли, обнаружили некое свойство пространства – времени, которого мы не понимаем и которое они называют, скажем, тирьямпампацией. В заключение нам показывают фильм «Новости дня», посвященный водружению нашего корабля в Археологический музей. Мы смотрим, слушаем…
– Как тебя несет, – сказал Малышев.
– Я человек простодушный, – угрожающе сказал Панин. – У меня фантазия разыгралась…
– Ты нехорошо говоришь, – сказал Кондратьев тихо.
Панин сразу посерьезнел.
– Так, – сказал он тоже тихо. – Тогда скажи, в чем я не прав. Тогда скажи все-таки, зачем нам звезды.
– Постойте, – сказал Малышев. – Здесь два вопроса. Первый – какая польза от звезд?
– Да, какая? – спросил Панин.
– Второй вопрос: если польза даже есть, можно ли принести ее своему поколению? Так, Борька?
– Так, – сказал Панин. Он больше не улыбался и смотрел в упор на Кондратьева. Кондратьев молчал.
– Отвечаю на первый вопрос, – сказал Малышев. – Ты хочешь знать, что делается в системе UV Кита?
– Ну, хочу, – сказал Панин. – Мало ли что я хочу.
– А я очень хочу. И если буду хотеть всю жизнь, и если буду стараться узнать, то перед кончиной своей – надеюсь, безвременной, – возблагодарю бога, которого нет, что он создал звезды и тем самым наполнил мою жизнь.
– Ах! – сказал Гургенидзе. – Как красиво!
– Понимаешь, Борис, – сказал Малышев. – Человек!
– Ну и что? – спросил Панин, багровея.
– Все, – сказал Малышев. – Сначала он говорит: «Хочу есть». Тогда он еще не человек. А потом он говорит: «Хочу знать». Вот тогда он уже Человек. Ты чувствуешь, который из них с большой буквы?
– Этот ваш Человек, – сердито сказал Панин, – еще не знает толком, что у него под ногами, а уже хватается за звезды.
– На то он и Человек, – ответил Малышев. – Он таков. Смотри, Борис, не лезь против законов природы. Это от нас не зависит. Есть закон: стремление познавать, чтобы жить, неминуемо превращается в стремление жить, чтобы познавать. Неминуемо! Познавать ли звезды, познавать ли детские души…
– Хорошо, – сказал Панин. – Пойду в учителя. Детские души я буду познавать для всех. А вот для кого ты будешь познавать звезды?
– Это второй вопрос, – начал Малышев, но тут Гургенидзе вскочил и заорал, сверкая белками:
– Ты хочешь ждать, пока изобретут твою тирьямпампацию? Жди! Я не хочу ждать! Я полечу к звездам!
– Вах, – сказал Панин. – Потухни, Лева.
– Да ты не бойся, Боря, – сказал Кондратьев, не поднимая глаз. – Тебя не пошлют в звездную.
– Почему это? – осведомился Панин.
– А кому ты нужен? – закричал Гургенидзе. – Сиди на лунной трассе!
– Пожалеют твою молодость, – сказал Кондратьев. – А для кого мы будем познавать звезды… Для себя, для всех. Для тебя тоже. А ты познавать не будешь. Ты будешь узнавать. Из газет. Ты ведь боишься перегрузок.
– Ну-ну, ребята, – встревоженно сказал Малышев. – Спор чисто теоретический.
Но Сережа чувствовал, что еще немного – и он наговорит грубостей и начнет доказывать, что он не спортсмен. Он встал и быстро пошел из кафе.
– Получил? – сказал Гургенидзе Панину.
– Ну, – сказал Панин, – чтобы в такой обстановке остаться человеком, надо озвереть.
Он схватил Гургенидзе за шею и согнул его пополам. В кафе уже никого не было, только у стойки чокались томатным соком трое асов с Командирского факультета. Они пили за Ляхова, за Первую Межзвездную.
…Сережа Кондратьев пошел прямо к видеофону. «Сначала надо все привести в порядок, – думал он. – Сначала Катя. Ах как некрасиво все получилось! Бедная Катя. Собственно, и я тоже бедный».
Он снял трубку и остановился, вспоминая номер Катиной комнаты. И вдруг набрал номер комнаты Вали Петрова. Он до последней секунды думал о том, что надо немедленно поговорить с Катей, и потому некоторое время молчал, глядя на худое лицо Петрова, появившееся на экране. Петров тоже молчал, удивленно вздернув реденькие брови. Сережа сказал:
– Ты не занят?
– Сейчас не особенно, – сказал Валя.
– Есть разговор. Я приду к тебе сейчас.
– Тебе нужен седьмой том? – сказал Валя, прищурясь. – Приходи. Я позову еще кое-кого. Может быть, пригласить Кана?
– Нет, – сказал Кондратьев. – Еще рано. Сначала сами.
Когда помощник вернулся, диспетчер по-прежнему стоял перед экраном, нагнув голову, засунув руки в карманы чуть ли не по локоть. В глубине экрана, расчерченного координатной сеткой, медленно ползла яркая белая точка.
– Где он сейчас? – спросил помощник.
Диспетчер не обернулся.
– Над Африкой, – сказал он сквозь зубы. – Девять мегаметров.
– Девять… – сказал помощник. – А скорость?
– Почти круговая. – Диспетчер обернулся. – Ну что ты мнешься? Ну что там еще?
– Ты, пожалуйста, успокойся, – сказал помощник. – Что уж тут сделаешь… Он задел Главное Зеркало.
Диспетчер шумно выдохнул воздух и, не вынимая рук из карманов, присел на ручку кресла.
– Сумасшедший, – пробормотал он.
– Ну зачем же ты так? – сказал помощник неуверенно. – Что-нибудь случилось… Неисправное управление…
Они помолчали. Белая точка ползла и ползла, пересекая экран наискосок.
Диспетчер сказал:
– Как он смел войти в зону станций с неисправным управлением? И почему он не дает позывные?
– Он подает что-то…
– Это не позывные. Это абракадабра.
– Это все-таки позывные, – тихонько сказал помощник. – Все-таки вполне определенная частота…
– «Частота, частота…» – сказал диспетчер сквозь зубы.
Помощник нагнулся к экрану, близоруко вглядываясь в цифры координатной сетки. Потом он поглядел на часы и сказал:
– Сейчас он пройдет станцию Гамма. Посмотрим, кто это.
Диспетчер угрюмо нахохлился. «Что можно сделать еще, – думал он. – По-моему, все сделано. Остановлены все полеты. Запрещены все финиши. Объявлена тревога на всех возлеземных станциях. Турнен готовит аварийные роботы…»
Диспетчер нашарил на груди микрофон и сказал:
– Турнен, что роботы?
Турнен не спеша отозвался:
