— Чем ты сейчас занимаешься, отец? — опросил Ли младший.
— Как видишь, ничем. Дурака валяю. Эти комики назначили меня командиром здешнего ополчения. С тем же успехом могли подарить мне для развлечения коробочку оловянных солдатиков, — добавил он ворчливо. — Ведь у настоящих солдат головы давно… в кустах! А ты зачем пожаловал?
Ли обрадовался перемене темы. Он рассказал об Австралии, упомянул о «мозге-гиганте», о перспективе своего сотрудничества. Отца это сообщение отнюдь не привело в восторг.
— Слышал я стороной об этом деле, — сказал он сердито. — Когда-то старика Рузвельта тоже осенила гениальная идея насчет некоего Мозгового треста… Тоже своего рода новая комета, должно быть, с таким же печально бесславным хвостом из прекраснодушных и сверхновых прожектеров. С той разницей, что эти нынешние носятся с какой-то думающей машиной. А это значит, что страна вверх тормашками летит в пропасть. Подавай им машину, чтоб думала за них! Были б у них мозги из бензина, его не хватило бы, чтобы автомобиль из гаража выкатить! Ты, стало быть, тоже ввязался в это дело? Хм… А как насчет глоточка для подкрепления души?
— О’кэй! — ответствовал сын; ему хотелось как-то смыть осадок горечи. Не поможет ли глоток спиртного растопить лед отчужденности между ним и стариком?..
Отец принес виски и рюмки. Разбитые подагрой ноги плохо слушались его. Стоя друг против друга с полными рюмками, отец и сын вспомнили об одном и том же тяжелом эпизоде из прошлого…
Ситуация была совеем как нынешняя. А случилось это в тот день, когда на Хиросиму упала атомная бомба. Сын приехал в штаб к отцу, — чтобы провести с ним свой отпуск. Они были одни и тоже с рюмками в руках, когда голос радиодиктор-а принес весть об атомном взрыве… В исступлении, будто пытаясь очнуться от кошмарного сна, сын дико завопил:
— Дурачье, проклятые негодяи! Что наделали, что натворили! Они действуют, как фашисты! Это же хладнокровное убийство, а не война!
— Заткни глотку! — в бешенстве заорал отец. — Как ты смеешь в моем присутствии оскорблять высшее командование! Вон отсюда, сию минуту! И больше не показывайся мне на глаза!
Рюмка с коктейлем разбилась вдребезги. Так они и расстались. После войны сын не вернулся к отцу.
Да, неудачное стечение обстоятельств заставило их после стольких лет разлуки невольно вспомнить тот вечер. Рюмки их прозвенели в унисон, но сердца остались отчужденными.
С ледяной усмешкой на губах старик поставил пустую рюмку на поднос.
— Жаль, жаль, — сказал он. — Но старая собака уже не годится для новых фокусов. Полагаю, сынок, поздновато нам искать сближе-ния.
Сын хотел было возразить, что это никогда не поздно, но слова примирения замерли на его губах.
Попытка не удалась. Что ж, завершилась старая, мучительная глава его житейской повести; он почувствовал себя окончательно свободным в выборе пути.
Ли смотрел вперед. Стрелка спидометра подрагивала около цифры 250. Мимо летели прокаленные солнцем пески. Высокая скорость искажала перспективу, и огромные древовидные кактусы, казалось, пританцовывали. Местность становилась гористой, каменные утесы громоздились все чаще и теснее. Дорога впереди вилась между массивами естественных укреплений» Гигантские пилоны, причудливые пирамиды, казавшиеся сооружениями титанической расы с другой планеты, переливались на солнце поразительными, неземными оттенками черного и фиолетового цвета, редкостными тонами янтарных и зеленых красок. Частые повороты шоссе и мерцающее марево зноя сбивали с толку, мешали угадывать направление пути, и лишь горы Си-ерры, вознесшиеся теперь прямо в зенит, служили ориентиром. Они стремились навстречу автомобилю, словно волны гигантского прибоя.
— Вы ничего не имеете против, если я закрою окна?
Вопрос водителя имел чисто риторический характер: он уже успел нажать кнопку. Светонепроницаемые щитки наглухо закрыли окна кабины. В машине стало совсем темно.
Ли судорожно вцепился в сиденье.
— Бросьте дурить! — закричал он в смятении. — Спятили вы, что ли?
Внезапно в кабине снова посветлело, но свет этот был не дневной, а электрический. Окна оставались затемненными, внешний мир — невидимым, хотя спидометр все еще пок-азывал скорость более 250 километров в час.
— Спятил? Полагаю, что нет! — холодно ответил водитель.
Он с удовольствием откинулся на спинку сиденья и обернулся: удобнее было говорить С пассажиром, глядя ему в глаза. Ученый со страхом заметил, что шофер совсем выпустил баранку из рук, с равнодушным видом достал и зажег сигарету, а баранка сама свбой поворачивалась вправо, влево и снова вправо: оче> видно, колеса автомобиля с хрустом описывали в этот миг сложную кривую. Повернувшись лицом к пассажиру и затягиваясь сигаретой, водитель продолжал:
— Все в порядке! Нас переключили на автоматическое управление. Машине теперь не нужен водитель, его заменил ведущий луч…
— Какой ведущий луч? — Ли почувствовал облегчение. Этот сюрприз изрядно подействовал ему на нервы. — Что за луч и для чего это затемнение окон?
— Таков приказ, — пояснил водитель. — Приказ «мозга». И ведущий луч шлет тоже «мозг». Вам это, видно, в диковину? А для меня старая штука. Еще мальчишкой я читал, как в старину всем, кого приводили в осажденную крепость, завязывали глаза. Помнится, «Граф Монте-Кристо» — так книжка называлась, неужели не читали? А сейчас нас еще на проверке задержат, перед тем как в секретный подземный ход допустить. Романтично, а?
— И даже очень! — сухо подтвердил ученый. Он все еще озабоченно следил за поведением мчащегося автомобиля. Однако автомат тика, по-видимому, действовала точно по программе: через несколько минут тормозная педаль сама собой опустилась, и доктор Ли со вздохом облегчения заметил, как стрелка спидометра остановилась на нуле.
Но снаружи никто не пожелал открыть дверцы, а когда Ли попытался открыть их изнутри, они оказались запертыми.
— Это что значит? — спросил он. — Вы что-то говорили насчет обыска?
— Пари держу, что именно сейчас он и происходит! — с усмешкой проговорил води-тель. — Уж не знаю, как это делается, но они фотографируют нас, как говорится, снаружи и изнутри. Узнают, что у нас в карманах, чем мы сегодня позавтракали, словом, даже скелеты наши до косточки просмотрят. Я-то числюсь по транспортному, со мной это проделывают раз по шесть за смену. И всякий раз фотогра-фируют, как проклятого. Чувствуешь себя этакой знаменитой кинозвездой.
Ученого охватила жуть. В этой полицейской машине он чувствовал себя узником с завязан-нымй глазами, под незримым контролем нацепленных фотоаппаратов и столь же незримо ша= рящих по телу лучей. Он услышал снаружи тихие шаги и приглушенные голоса.
