Маннинг победил. Повествование, однако, прерывается в атмосфере опасной неопределенности: Маннинг тяжело болен; достойного преемника не видно, будущее неизвестно и тревожно — «сильный человек» осуществил свой великий замысел, но его и Америку окружает всеобщая ненависть.
Наиболее существенно для нас в рассказе то, — пишет Станислав Лем, — насколько хорошо Хайнлайн понимал бесперспективность плана Маннинга. Объединение мира силовыми методами — это воистину «тупиковый путь развития». Реальный мир пошел другой дорогой: той, которая привела к «равновесию страха». Новелла Хайнлайна со всей очевидностью доказывает, что это не самый худший выбор».
Обожаю фантастику! — добавлю я.
С наилучшими пожеланиями, Иван Хримов.
Письмо № 8. 1968 год. Харлан Эллисон «Требуется лишь немного веры»
Дорогая Нина!
Иногда среди рассказов попадаются странные сочинения, отнести которые к какому-то привычному типу фантастической литературы бывает очень трудно. Как правило речь в них идет не о предчувствии будущего, не о взаимодействии личности и общества, не о предельном поиске — трех китах, на которых, собственно, и держится здание настоящей фантастики. В этих рассказах читатели сталкиваются с внутренним миром человека, его психологией, образом мыслей, невыразимыми на уровне поведения пристрастиями, мечтами и стремлениями. Я буквально слышу твое возражение — все перечисленное, мол, есть вотчина обычной художественной литературы. Не спеши с выводами.
Не трудно заметить качество, объединяющее все эти произведения, — предметом изучения в них являются человеческие переживания, не зависящие от времени действия или написания. Проще говоря, вечные ценности, иногда их называют духовными. Можно рассматривать их в конкретном антураже пространства и времени. В этом случае, действительно, мы имеем дело с обычной литературой. Но показать их всеобщие, вневременные свойства под силу только фантастике. Эти современные притчи — а подобные сочинения легче всего соотнести именно с притчами — вполне можно считать одной из самобытных ветвей фантастики.
Мне совершенно не хочется вступать в беспредметный спор о том, что следует считать «вечными ценностями». И существуют ли они, эти самые «вечные ценности», вообще. Если подходить к данной проблеме, как к философской, действительно, можно получить любые ответы, к тому же изрядно затуманенные причудливой смесью релятивизма и традиции. Но я не философ, а потому прекрасно знаю, что в фантастике «вечные ценности» преспокойно существуют, ни в малейшей степени не нуждаясь в получении разрешения существовать от научно подкованных людей.
Например, вера.
Для склонных к вечным сомнениям рациональных людей вера, понятное дело, весьма сомнительная ценность. Но фантасты, для которых окружающий мир есть что-то большее кроме всеопутывающих причинно-следственных связей, неизменно приходят к неочевидному для философов выводу, что без веры жизнь человеческая невозможна.
Вот, например, рассказ Харлана Эллисона.
Жил на свете человек по имени Джерри Нивен, который не верил в Бога, не верил в волшебников, не верил в родителей, не верил в женщину, которая любила его и нуждалась в нем, не верил в своего еще не родившегося ребенка, не верил в себя. Нивен ни во что не верил. Так бывает у людей, которые с детства затвердили, что практичность и немного здорового цинизма никогда не бывают лишними. Практичность помогала понять, что неумеренная вера, во что бы то ни было, абсолютно бесполезна — поскольку не связана с выгодой. Здоровый цинизм подсказывал ему, что связываться с вещами, не ведущими напрямую к выгоде — никчемное занятие.
Однажды, прогуливаясь по рынку, Нивен совершенно случайно попал в мрачную хибару. Неприятный старик-предсказатель, практиковал там свои дурацкие магические штуки. Увидев Нивена, он наотрез отказался иметь с ним дело.
— Эй, парень, уходи, я не буду ничего тебе предсказывать!
— Почему это? — удивился Нивен. Он не собирался пользоваться услугами старика, но тут было дело принципа.
— А потому, что ты проклят и обречен на муки вечные.
— Почему это? — еще больше удивился Нивен.
— А потому что от тебя отказались и люди, и боги, все.
— Почему это? — старик начал Нивена раздражать.
— Не часто встретишь человека, лишенного веры во что бы то ни было.
Нивен окончательно разъярился. В конце концов он не просил старика высказывать свое мнение! Не для того мы ходим на рынок, чтобы выслушивать бредни сумасшедших прорицателей. Старик продолжал лепетать свое. Не удивительно, что Нивен не выдержал и довольно сильно ударил старика по голове, потом еще раз. Тот даже под стол покатился, умора!
И вот тут Нивен попал в неприятную историю. Произошел бесшумный взрыв. Какая-то неведомая сила вышвырнула Нивена из самого себя и необъяснимым образом перенесла неизвестно куда. Он оказался лицом к лицу с разъяренным кентавром. К несчастью, Нивен олицетворял для этого самого кентавра всех людей, которые отказались от своих богов, заявив однажды во всеуслышание, что существуют сами по себе. Не удивительно, что кентавр пожелал отомстить за то, что в него не верят. Нивен сопротивлялся из последних сил, на помощь к нему пришел незнакомец, но как только опасность миновала, незнакомец ушел. Нивен понял, что это был Иисус.
Нивен остался один. Отныне он не существовал для Иисуса точно так же, как Иисус не существовал для него. Мимо него прошли Один, женщина с головой кошки, Аполлон, Вишну и Ваал. И никто из них не обратил на Нивена ни малейшего внимания, потому что никто не был способен поверить в его существование. Он никогда не верил ни в одного бога. И ни один бог тоже не верил в него. Так воздастся же человеку по вере его.
Можно сколько угодно критиковать этот рассказ с позиций материализма и позитивизма. Но. Прошу обратить внимание на год его написания. 1968. Год студенческих волнений в Париже, моментально нашедших подражателей и поклонников во всем мире. Год полнейшего отрицания любой веры. Год наивысшего взлета индивидуализма и деструктивизма. Прагматичные циники потребовали свою часть пирога власти. Мне почему-то кажется, что тихий одинокий голос Харлана Эллисона сумел перекричать громкий и слаженный хор леваков. Нам в назиданье.
С наилучшими пожеланиями, Иван Хримов
Письмо № 9. 1974 год. Владимир Кларков «Стратегический мост»
Дорогая Нина!
Фантастика, как ни парадоксально это звучит, часто намного точнее передает «текущее» состояние взаимоотношений человека и общества, чем обычная литература. Мне припомнилось одно очень важное функциональное определение фантастики. Кир Булычев сформулировал его следующим образом:
