— Ну и чем отличается ваше общество? Да, у нас ограничена свобода низших. У вас — высших. Вся элита на крючке у господа. Малейшее отступление от его воли — и «бич Храма» в кровь.
— Не малейшее. Очень значительное. Дитриха я предупреждал трижды.
— Он жив?
— Разумеется. Мы примирились. Я подробно описал ему ваше социальное устройство и особенности его нового положения дери. Вы быстро предоставили ему возможность проверить мои слова, попытавшись приказывать.
— Это была моя ошибка, — вздохнул Тим.
Пантократор улыбнулся.
— От этого уже ничего не зависело. Я бы все равно прекратил вашу деятельность. Я не хочу, чтобы здесь возникло общество всеобщей несвободы, подобное вашему.
— Что ж, надо платить за благополучие. А у вас нет ни благополучия, ни свободы.
— Свобода есть. Даже «бич Храма» не отнимает свободы воли. У приговоренного есть выбор: умереть или сдаться. У ваших дери нет никакого выбора. Пару веков назад тут один умник написал книгу «Благая весть от Пантократора», где ругал меня отвратительнейшим образом за то, что я оставил людям свободу. На пятистах страницах. «Если бы Пантократор любил людей — он бы лишил их возможности творить зло».
— Ну и что с ним сделали? — равнодушно поинтересовался Тим.
— Сожгли за ересь.
— Зачем же так?
— Действительно. Надо было отдать его кому-нибудь из вас в качестве дери. Пусть бы радовался. Пасси, между прочим. Вам бы подошел.
— Жаль!
— А вы никогда не думали, господа Высшие, что смертная казнь куда честнее вашей психокоррекции? Это настоящая игра взрослых людей. А вы относитесь к вашим homo naturalis, как к детям или душевнобольным.
Он весело обвел нас глазами. С какой-то черной веселостью. На этот взгляд можно было напороться, как на острие шпаги.
— А вы-то понимаете, в какую игру ввязались?
— Предполагаем.
— Знаете, о чем возвещают колокол и флейта?
Тим пожал плечами.
— О суде Пантократора. Встаньте!
— Вы собираетесь судить нас по законам, которых мы не знаем? — возмутился я.
— Господа! Какие законы? Мы же с вами не homo naturalis, чтобы судить по законам.
— Ну и как, по-вашему, было бы разумно с нами поступить?
Пантократор встал. Стены храма поплыли и заколыхались, словно знамена под ветром. И сквозь них проступил лес. Пол чуть задрожал, и золотистый ковер начал исчезать, обнажая землю. Мы невольно вскочили на ноги.
Никакой деревни не было. Мы стояли на высоком берегу реки, возле небольшой рощи. Был яркий летний полдень, солнце золотило медленные речные воды. Ветер шумел в кронах берез. Рядом вилась узкая лесная тропинка.
— Вы не сразу поймете смысл моего приговора, — сказал Пантократор. — Но он уже исполнен. Прощайте!
Он повернулся и зашагал прочь. Возле деревьев, не оборачиваясь, помахал нам рукой и исчез, как отражение в зеркале, если его повернуть.
Это была Земля, настоящая Земля, вне всякого сомнения. Где-то недалеко от бывшего имения Александра Вольфа. Я хорошо помнил это место. Сашка тоже узнал. Он махнул нам рукой и пошел вверх по тропинке.
Вскоре мы наткнулись на полупрозрачную стену зеленоватого оттенка. Пошли вдоль. Стена повернула, от нее отошла еще одна такая же. Пошли вдоль нее. Вероятно, границы поместий. Но почему так часто? Здесь было одно поместье Александра Вольфа!
Наконец, набрели на пропускной пункт. Очень симпатичный, отделанный под зеленый камень. В небольшом углублении золотилась тонкая нить идентификационного луча. Я сунул под него руку и попытался установить связь с хозяином.
«Рауль Гримальди? Очень приятно. Я — Петр Соловьев. Заходите».
Часть стены отъехала в сторону. Вот так, просто, без денег, обмана и страха за ночлег.
Это была центральная часть поместья Александра. Все то же. Только лес в одних местах сильно разросся, отвоевав территорию лугов, в других же его сменили сады. Старые сады. Сколько же мы отсутствовали?
Хозяин встретил нас возле Хрустального зала. Он ничуть не изменился, только двери были закрыты наглухо, и деревья у стен уж очень разрослись.
Петр Соловьев был невысок ростом, но строен и обаятелен. Он повел нас в дом. Наш старый дом, где я провел почти тридцать лет своей жизни. Его немного перестроили. Отделали стены под мрамор. Светлая охра с красноватыми прожилками. Красиво.
Петр проводил нас на веранду, приказал слуге подавать обед. Мы опустились в золотистые плетеные кресла. Рядом шумел лес.
«Тихо тут у вас», — заметил Тим.
«У меня небольшое имение. Пятнадцать пасси, столько же Иных и двадцать слуг. И мне не обременительно, и низшие под присмотром. Не понимаю, зачем нужны эти латифундии на сто-двести дери!»
«Сто-двести? Когда это пошла такая мода? — удивился я. — В мое время каждый Высший держал по десять тысяч дери, считая homo naturalis!»
«Вероятно, это было очень давно, — прохладно ответил Петр. — Я владею этим имением сто двадцать лет, и уже, когда я только вступил во владение, максимальное количество homo naturalis на Иного было ограничено двадцатью. Теперь пятью. Но мало кто видит смысл в таком количестве низших. Вы долго отсутствовали на Земле?»
«А какой сейчас год?»
Петр посмотрел на меня с некоторым удивлением, но ответил:
«Две тысячи пятый от Начала Изменений».
«Да, долго. Что здесь произошло?»
«Ничего особенного. Просто больше не нужны рабочие руки. В управлении любым производством значительно эффективнее Иные. Пасси нужны для цепи. Поэтому их численность сильно увеличили. У меня еще мало. Есть Высшие, у которых более ста пасси. В таких домах целые залы для соединения в цепь».
«Цепь стала такой популярной?»
«Еще бы! Разве вы не знаете, что она доставляет удовольствие сама по себе, независимо от результата?»
Тим закусил губу.
Симпатичный светловолосый слуга принес тарелки с супом, довольно вкусным. Преданно улыбнулся господину.
«Так вот, — продолжил Петр. — A homo naturalis не нужны вовсе. Только на дальних, малоосвоенных планетах. Туда мы их и поставляем. С требуемыми физическими и психологическими характеристиками. А здесь — только слуги. Таких и производим».
«Производим?»
«Конечно. Меня поражает, насколько долго мы занимались примитивным отбором. Подбирали пары, программировали имплантаты на взаимную симпатию. Уже лет триста никто так не делает. Только тщательно спланированный, выверенный геном. Искусственное оплодотворение, искусственное вынашивание. Никаких допотопных методов! Это позволяет легко и безболезненно контролировать численность видов и задавать нужные свойства».
