В «4338-м годе» никаких конфликтов нет: Петербург о Москва слились, стали одним громадным городом — всемирным центром наук и культуры. Ипполит Цунгиев приезжает сюда учиться, и его душевный мир полностью гармонирует с обстановкой идеального города.
Отметим, что знаменитая «фантастическая триада» из «Дневника писателя» Достоевского «Бобок», «Кроткая», «Сон смешного человека», которая рисует своего рода вертикальный разрез мировой жизни («Бобок» — мир подземный, «Кроткая» — земной, «Сон…» — космический, небесный), сильно напоминающий образ вселенной в древнерусской апокрифической литературе (ад — земная жизнь — рай), явилась своеобразной пространственной антитезой замыслу исторической трилогии Одоевского.
Утопия Одоевского, так же, как все остальные произведения о будущем в русской литературе, тесно связана с действительностью, т. е. со временем ее написания — 30-и годами XIX века. В жизни Петербурга XLIV века без особого труда узнаются черты и детали петербургской жизни этого времени: борьба литературных «аристократов» с «торговым» направлением, увлечение магнетическими опытами и немецкой философией и т. п.
Ученые будущего, в сущности, занимаются только комментариями к прошлому, даже угроза космической катастрофы не может отвлечь их. Кстати, еще несколько слов об этой катастрофе. В № 23 журнала «Литературные прибавления к «Русскому инвалиду» за 1839 год появилась своеобразная историческая справка о комете Галлея под названием «Комета Вьелы в нынешнем 1839 году»: «Эта невидимая комета, пигмей между своими собратиями», уже не раз пугала человечество: в 1826 году, в 1832 году и, наконец, в 1839-м. «По новейшим, самым строгим исчислениям, она непременно должна наткнуться на нашу Землю… в 4339 году… Мы тогда не преминем сообщить читателям все подробности о сем замечательном происшествии». И далее шло объявление о публикации «4338-го года» в «Утренней заре».
Утопия Одоевского неоднократно переиздавалась в советское время. Мы печатаем ее текст по изданию: В. Ф. Одоевский. Повести и рассказы. М., 1959, с. 416–448.
Месмерические опыты — опыты австрийского врача Фридриха-Антона Месмера (1734–1815 гг.) по лечению болезней при помощи «животного магнетизма».
Нехао, или Нехо II (609–595 гг. до н. э.) — египетский фараон.
Дарий I (521–486 гг. до н. э.) — древнеперсидский царь, государственный реформатор, совершивший неудачный поход против скифов и начавший воевать с Грецией.
Псамметих I (665–609 гг. до н. э.) — египетский царь.
Солон (ок. 638 — ок. 559 гг. до н. э.) — афинский политический деятель.
Негоциации — переговоры.
…Немцы составляли род особой касты… — Возможно, Одоевский намекает на кружок «русских немцев», любомудров-шеллингианцев, к которому принадлежал и он сам.
Камер-обскура — система линз и зеркал, прообраз современного фотоаппарата.
Петрополь с башнями дремал — из поэмы Державина «Видение мурзы».
«Последний человек» — роман английской писательницы М. Шелли (1826 г.).
Семь глав «Тарантаса» были впервые опубликованы в «Отечественных записках» в 1840 году (№ 10). В подстрочном примечании к этой публикации давался следующий сжатый пересказ содержания повести: «Все сочинение состоит из рассказа о путешествии из Москвы в Мордасы двух лиц: Василия Ивановича, пятидесятилетнего русского помещика, и Ивана Васильевича, молодого человека, только что возвратившегося из чужих краев, жаждущего открыть в России какой-то новый идеальный мир и решившегося писать свои путевые впечатления на той дороге, которую совершает он вместе с прозаическим Василием Ивановичем…»
Отметим, что написанию «путевых впечатлений» предшествовало действительное путешествие Соллогуба по России из Москвы в Казань осенью 1839 года совместно с известным художником-любителем, учеником Карла Брюллова князем Г. Г. Гагариным.
Первое отдельное издание «Тарантаса», куда вошла и заключающая произведение утопическая глава «Сон», появилось в 1845 году.
Прекрасно изданная книга, снабженная иллюстрациями Гагарина (в заглавной заставке с физиономиями обоих героев «Тарантаса» художник под видом Ивана Васильевича изобразил самого Соллогуба в молодости) имела довольно большой читательский успех. «Я сделался модным, едва ли не самым модным писателем», — вспоминал об этом впоследствии сам Соллогуб.
«Тарантас» 1845 года вызвал большое количество критических отзывов. Издание «путевых впечатлений» Соллогуба послужило, как известно, поводом и для написания Белинским знаменитого памфлета против известного славянофила — Ивана Васильевича Киреевского. В связи со своей полемической задачей критик рассматривал «Тарантас» как сатиру на славянофильство, что было в некоторой степени преувеличением и не совсем соответствовало содержанию самого произведения.
Однако вопрос о том, насколько велика доля авторской иронии в изображении славянофильского «сна» Ивана Васильевича, по сию пору нельзя считать решенным. Добролюбов, например, в отличие от Белинского считал, что Соллогуб излагает в последней главе «Тарантаса» свой собственный идеал. И подтверждал свою точку зрения довольно убедительными сопоставлениями текста «путевых впечатлений» с теми взглядами, которые Соллогуб высказывал прямо от своего имени в других сочинениях: статьях, речах и т. д.
Критик же Плетнев писал о героях «Тарантаса», что «ни за вкус их, ни за мораль, ни за философию, ни за политику автор нигде не отвечает». Эту точку зрения разделяют и некоторые современные ученые, полагая, что крушение тарантаса, разрушившее мечтания Ивана Васильевича, прямо говорит о том, что Соллогуб считал взгляды обоих своих героев несостоятельными перед сложностью самой действительности.
Небезынтересным в этом смысле представляется малоизвестное продолжение «Тарантаса», написанное Соллогубом в 50-х годах и под названием «Иван Васильевич на Кавказе» вошедшее в пятый том его собрания сочинений. Здесь с Иваном Васильевичем происходит «превращение»: из былого идеалиста, славянофильствующего мечтателя он обратился в трезвого хозяина, точную копию своего прежнего здравого оппонента Василия Ивановича. Иван Васильевич «перестал изучать Россию и тогда мало-помалу узнал ее, не торопливо, не раздражительно, не на словах, а на деле».
