— Сигнал о помощи.
Капсулу вывезли в первую же ночь после начала зачистки. С корабля выпустили макропогодную ракету, пролившую над Городом яростный ливень с молниями, и никем не замеченный грузовой катер, управляемый лично Директором, вытащил биом через крышу дворца. Машина, когда-то спасшая жизнь двум беглым уголовникам, иссохлась и потеряла половину веса, но еще жила. По некоторым намекам и обрывкам разговоров Марат понял, что в игру вступила корпорация «Биомех», пожелавшая выкупить свое изделие, дабы изучить степень износа узлов и материалов, а потом, возможно, даже использовать трофей в рекламных целях.
Сам дворец Марат планировал взорвать, обставив акцию как проявление гнева Матери Матерей, однако Центр санкционировал только поджог. Тростниковые циновки и одеяла из шкур новорожденных щенков земноводной собаки горели плохо, не говоря уже о дереве зух, и над вершиной Пирамиды долго висело желто-серое облако смрадного дыма, потом от него осталась только вонь обугленной органики.
Перед тем, как дать отмашку строительной бригаде, Марат в последний раз прошелся по комнатам — думал, что переживет какие-то приятные ностальгические моменты. Слишком много сил было вложено, слишком много хриплых оскорблений вылетело изо рта парализованного старика, слишком много сладких запахов, сладкой плоти местных животных, сладких наркотических снадобий, масел и благовоний, сладких улыбок придворной челяди, сладкого вкуса секреции здешних женщин; он думал, что когда всё сгорит, а пепел смоет сладкой дождевой водой, текущей сквозь дырявую крышу, останется последнее: несгораемое, несмываемое, незабываемое Фцо. Самый дух его, призрак мертвой мечты. Но ничего не осталось в пустом дворце, никакого намека на то, что когда-то здесь пытались воплотить в реальность идею абсолютного наслаждения. Ничего — только пахнущий ванилью сквозняк, и комья бурого праха по углам, и плесень на стенах купальни, где мылись жены Великого Отца и его Сына, Владыки Города-на-Берегу.
На стене опочивальни Отца был нацарапан священный знак, его рисовали явно второпях, криво (или, может быть, рука дрожала от ненависти) — он смотрелся органично, как приговор, как символ возвращения на круги своя.
Медные пластины с изображением Священного Лика все давно были оторваны от стен, переплавлены, увезены далеко в океан и пущены на дно. Каменный трон расколот, прочные двери сняты с петель и разбиты в щепы. Та же участь постигла всю мебель, включая огромное ложе, где когда-то бывший беглый преступник Соломон Грин по прозвищу Жилец имел если не Фцо, то его подобие.
С тех пор минул год.
Город был стерт с лица Золотой Планеты.
Торговцы, воины, жрецы, кузнечные мастера, придворные девки, когда-то втиравшие в кожу Владыки масло чихли, хозяева харчевен и постоялых дворов отправились в родовые чувствилища и там спросили себя, кто они и для чего родились. Обратно они вышли самими собой: охотниками, рыболовами, дубильщиками тюленьих шкур, ловцами кальмаров и собирателями черепашьей икры.
Центр велел разобрать Пирамиду настолько быстро, насколько это вообще возможно. «Ты строил ее пять лет, — сказал Директор, — а разберешь за пять месяцев. Тогда все поймут, что ты действительно убоялся гнева Матери Матерей. Реквизируй у богатых все ценности и плати рабочим щедро. Город — ложный Тжи, он должен исчезнуть очень быстро, чтобы это выглядело как чудо».
Чистые кварталы стали грязнее, но грязные кварталы не стали чище. Потом разница между чистыми и грязными совсем пропала, а еще позже, когда Пирамида вдвое уменьшилась в размерах, бывшая знать понемногу стала переселяться ближе к береговой линии. Владыка отрекся от власти и поселился на берегу, в уединенной маленькой бухте, в полутора милях от окраины Города, где на мелкой воде обитали только стаи рыбок-щекотунов. Жить рядом с Пирамидой больше не было смысла, и аборигены переместились поближе к своему главному и вечному кормильцу — океану. К тому же строительной бригаде требовалось много места: на начальном цикле работ крупные камни просто сбрасывались вниз, повсюду был грохот и пыль, и нескольких неосторожных рабочих задавило насмерть.
Когда чистые кварталы окончательно обезлюдели — отпала необходимость и в канаве дураков. Теперь аборигены справляли свои надобности так, как это было принято издревле: на берегу.
В специальную бригаду Марат сам отбирал добровольцев, лучших, самых жестоких и сообразительных. Принуждение к свободе — слишком важное дело, чтобы доверять его местным прямоходящим. Проблему горцев кое-как решили, но оставались еще две тысячи мужчин и женщин, продавших себя в рабство добровольно. Это были самые опасные инфицированные, и даже после изгнания из загонов они каждое утро собирались у дверей домов своих бывших хозяев, ожидая кормежки и распоряжений. Дело осложнилось тем, что наступил сезон безветрия, когда черепашья икра нового помета уже не годилась в пищу. Бессемейный, бездомный, неимущий дикарь не мог просто пойти на отмель и отыскать себе пропитание. В Городе образовался плебс, орда голодных, грязных бездельников, кочующих от хижины к хижине и быстро научившихся клянчить кусок гнилой рыбьей кожи. В конце сезона вспыхнула холера, и тогда наиболее решительные матери увели свои племена прочь, на новые территории, как правило, далеко на юг.
Умер Хохотун, умер старый Сцай, умерли две бывшие жены Марата. Использовать вакцины Центр запретил. Марат подозревал, что эпидемия была на руку руководителям операции.
По этому поводу Директор даже процитировал какое-то древнейшее присловье — «лучше умереть стоя, чем жить на коленях».
— Слова старой молитвы? — спросил Марат.
— Я атеист, — ответил Директор.
— А я нет, — сказал Марат. — Верую с детства. Крещен Пустотой.
5.
Тебя крестили в год твоего тринадцатилетия. Вместе с другими студентами — твоими сверстниками, выпускниками первой ступени академии — посадили на корабль и отвезли в монастырь космитов. Вас было сорок шесть мальчишек, и по старой традиции каждый из паломников по очереди ложился в пилотскую утробу; сорок шесть раз корабль вошел в гиперпространство и сорок шесть раз благополучно вышел. Правда, капитану и сопровождавшему рейс педагогу приходилось успокаивать биом после каждого прыжка, но машина была старая, ко всему привыкшая, она не обиделась.
В последний раз вынырнули уже у цели: в системе Альфа Эридана.
Монастырь — огромный, настоящий город в стороне от оживленных трасс — высечен внутри астероида, и первое, что ты ощущаешь, пройдя шлюз, — могильный холод. Помещения не обогреваются. Тепло, выделяемое телами монахов, уходит только на самые насущные нужды: освобождение кислорода из воздуха, переработку воды и подачу энергии в крестильный подъемник. Вас ведут в самый центр храмового комплекса, расположенный глубоко в скале, здесь есть кельи для гостей и общий зал, тут же — выход к подъемнику. Ты с пяти лет внимательно слушал рассказы наставника и давно всё знаешь про главную обитель космитов: в центре ее — первый круг, выше и ближе к поверхности — второй, а подъемник скоро поднимет тебя в третий круг — на поверхность. Туристов сюда не возят, монастырь существует исключительно на пожертвования, и лифт запускают раз в год, только для совершения таинства крещения.
