– Ладно… Более или менее ясно. Но вы ведь заманивали меня на Луну. Совершенно определенно – заманивали!
– Да, – не стал спорить Мерлин. – Мы просчитали линию поведения Даниила, поступки Хонгра. Правда, Галахад и Моргана неверно оценили мотивацию Хонгра. Они посчитали, что он не остановится перед убийством. Но я-то знал заранее, что он откажется в вас стрелять… Ни он, ни Че не пошли бы на хладнокровное убийство невинного даже во имя великих целей. Че мне даже не удалось убедить солгать – он говорил Хонгру только правду и ничего, кроме правды. И идея с Ницше ему очень не нравилась.
– Но его-то вы убили! – воскликнул Гумилев.
– Не мы, а туповатый наемник, – устало ответил Мерлин. – И так было лучше решительно для всех, в том числе и для самого Фридриха. Разве что вы принципиальный противник эвтаназии… Но в наш век это, по меньшей мере, странно.
– Как знать! – Знакомый голос Галахада было приятно слышать. Я понял, что даже соскучился по нему. – А относительно Хонгра у меня никаких подозрений не было. Так, легкая неуверенность.
– Вы кто? – спросил Гумилев.
Галахад представился.
– Скоро здесь все соберутся?
– Уже собрались, – заявила Моргана. – Но важно не это. Важно то, что делать дальше.
– Я так и не получил ответа на вопрос о Луне. Здесь что, колдовское место? Своего рода алтарь?
– Почти. – Я был крайне удивлен, что Мерлин подтвердил романтичные предположения поэта. – Чем дальше от дома, от Земли, тем больше вероятность оказаться после перерождения в другом мире – таком же, как наш, и все же в другом. Бывает, души меняются местами и во сне, но ненадолго и случайно. Смерть стирает границы и обновляет мир. Луна – хорошая отправная точка для путешествия меж измерений.
– А спутники Юпитера? – спросил я.
– Там мы не сможем влиять на события, – вздохнул Мерлин. – Слишком далеко. Слишком страшно. Здесь мы можем направить полет души. Едва заметно, чуть слышно, но это наверняка даст результат. Эфир – материя тонкая.
– А на Амфитрите вы можете придать душе нужный импульс? – спросил Хонгр.
– На какой Амфитрите? – удивился я.
– Резервной базе «Авалона».
– Груда железа никак не может влиять на тонкую структуру мира, – ответила Моргана. – «Авалон» не место и не оборудование, господа. «Авалон» – само человечество. Люди. Мы никто и ничто без людей. Поэтому мы вас так любим и ценим, поэтому ваше благополучие для нас превыше всего.
– Кто бы сомневался, – фыркнул Хонгр.
А Гумилев задумчиво улыбнулся, прищурился и продекламировал:
Я конквистадор в панцире железном,
Я весело преследую звезду,
Я прохожу по пропастям и безднам
И отдыхаю в радостном саду.
Помолчал немного и добавил:
– Время отдыха закончилось. Пора постоять за тех, кого мы любим. Надежда есть?
– Есть, – отозвался Мерлин. – Иначе я вас в такое дело не впутывал бы. Мы победим. Так или иначе победим.
Хонгр выглянул в маленький иллюминатор и сказал:
– А Земли не видно. Жаль. Хотелось попрощаться.
Я невольно вздрогнул, а Хонгр спросил:
– Че ведь тоже там будет?
– Он там уже есть, – ответил Мерлин. – В обмене нет нужды. Что здесь, что там он неутомимый боец и романтик. Вы непременно встретитесь и пойдете в бой под одним знаменем.
Мне, как этим двоим, воевать не приходилось, но я сообщил:
– К отправке готов.
Моргана всплеснула руками, спросила:
– Тебе-то зачем умирать, Даниил? Хонгр хочет встретить любимую девушку, сердце которой свободно. Николай Степанович – мечом проложить дорогу к счастью. Их ждут иные миры, иные пространства. Но ты можешь остаться в лучшем из миров… Твое решение ничего не изменит.
Я покачал головой:
– Любое наше решение что-то меняет. Защищая меня, погибали другие люди. Пришла пора и мне защитить людей. Как я могу отступить? Нет… Тогда работу предстоит сделать другому мне. Он справится, но и я бежать не стану. Буду делать, что должен, и будь что будет.
– Значит, и вы на войну, господа? – серьезно спросил Гумилев. Он не унижал нас душевной теплотой и не оскорблял неврастенией.
– Да, – отозвался Хонгр. – Пусть тому, кто придет на мое место в этот мир, будет легче.
– Мы ведь вернемся, – сказал я. – Непременно вернемся!
– Возвращайтесь…
Передо мной предстало огромное поле, освещенное заходящим солнцем. По нему в сверкающих доспехах навстречу закату брел Гумилев. Поодаль стоял, опираясь на меч, Галахад. Его латы словно были покрыты белой эмалью. Лицо Морганы, опирающейся на руку Мерлина, скрывала вуаль. Усталый старик с надеждой глядел вслед поэту.
Вот сорвался и побежал следом за Николаем Степановичем Хонгр. Он был в простом халате из мешковины, с кривым мечом за спиной. Пора отправляться и мне. Со стороны я себя не видел, но словно чувствовал на боку прямой меч, а на груди – плетеную кольчугу. Итак, вперед, к новым мирам, к новым солнцам, к новым возможностям! Недаром же людям дана смерть…
Воздух зашипел оглушительно, голова закружилась. Люк наружу открылся, и в шлюзовую камеру ворвался леденящий холод, смешанный с безумием.
Было совсем не больно – только вот не хотелось, чтобы кто-то возился с нашими мертвыми телами, пустыми оболочками вечной души. Но до того ли нам сейчас?
Сознание гасло, и в последний миг на Луне я успел вспомнить подобающие строки любимого поэта:
В час моего ночного бреда
Ты возникаешь пред глазами —
Самофракийская Победа
С простертыми вперед руками.
Спугнув безмолвие ночное,
Рождает головокруженье
Твое крылатое, слепое,
Неудержимое стремленье.
В твоем безумно-светлом взгляде
Смеется что-то, пламенея,
И наши тени мчатся сзади,
Поспеть за нами не умея.
Приложение
Струнные дороги и космодромы в 2314 году
(выдержка из брошюры для впервые воскрешенных)
