— Фреди?! — возопил Кристофер. — Но за что?! Нигде и никогда он не заработал бы столько, сколько платил ему я!
— Возможно. Но сравнивал он свои доходы не со средним шоферским заработком, отнюдь нет. Скажите, вам ведь случалось давать кому-либо чаевые у него на глазах — так же, как тому таксисту, не считая? Или посылать его зимой за роскошнейшим букетом для Люси — стоимостью этак в половину его месячного жалованья?
Кристофер молча кивнул.
— Ну вот. Потому он вас и ненавидел. По-моему, это и называется классовой ненавистью. Что же касается Райзмана… Вспомните его первый визит, пять дней назад. А именно — лицо полицейского показалось вам смутно знакомым. Вы напряглись и раскопали в памяти: именно этот человек год назад дважды штрафовал вас на дороге! На самом деле воспоминания были чуть глубже. Не верю, мистер Рокстон, что вы сможете, например, вспомнить лицо портье, оформлявшего вам год назад номер в гостинице. Или лицо продавца в магазине, где вы покупали подарки к прошлому Рождеству… А тут вдруг всплыл из памяти какой-то полицейский… Попробуйте представьте себе это лицо еще раз — более молодым и без усов…
Экс-вампироборец наморщил лоб, представляя. Спросил неуверенно:
— Глиста?.. — И сам себе ответил: — Глиста…
— Именно так. Ваш одноклассник Эбрахам Райзман, по прозвищу Глиста. С большим трудом пристроенный своим отцом в вашу элитную школу… Надежды Райзмана-старшего на то, что сын с детства сведет дружбу с нужными людьми, не сбылись. Во время учебы Глиста служил вам козлом отпущения и мальчиком для битья, а после выпуска тут же был прочно забыт. Вы, мистер Рокстон, надо думать, были одним из главных объектов его зависти и ненависти… Он пытался мстить — глупо и мелко. Вычислив дни ваших корпоративных вечеринок, подстерегал вас на трассе, хотя в обязанности детектива это никак не входит. Возможно, думал довести дело до суда за вождение в нетрезвом виде. Но просчитался — оказалось достаточно одного вашего звонка, чтобы Райзману надели намордник. И он оказался бесценной находкой для шлифующего свой план Артура. Полагаю, именно Райзману надлежало бы арестовать вас сегодня. Над трупом жены, с окровавленным колом в руке… Вышел бы из комнаты в образе брата Фоба, а через минуту ворвался бы обратно в ипостаси полицейского…
— Но я бы все рассказал про них!
— Про кого? Про вампиров? Про охотников на них? Про братьев Трувера, Фоба и Юстаса? Вы не знали ни их имен, ни лиц, ни голосов… Присяжные посмеялись бы. Артур же наверняка состряпал себе железное алиби и доверительно сообщил бы суду, что давно замечал у своего зятя странные фантазии. И не раз заставал его за чтением вампирских книжек… В вашей личной библиотеке, полагаю, изданий подобного рода в последнее время прибавилось? Да и раньше вы увлекались паранормальной литературой…
— А этот, четвертый верзила, как там его… Ну, в общем, Трувер?
— Здесь чуть сложнее, тут сплелось два мотива. Как выяснила доктор Блэкмор, у Ника Андервуда был роман с Люси — еще до ее замужества. Кроме того, он подавал очень большие надежды на научно-медицинском поприще. Ему нужен был капитал для раскрутки кое-каких своих идей. Думаю, приданое Люси вполне помогло бы совместить приятное с полезным. Потом появились вы, мистер Рокстон, — крахом завершилась и любовь, и научные планы. А потом подвернулся Артур, рыскающий по прошлому Люси в поисках сообщников…
Тут в разговор вмешалась я:
— Не верю, Кеннеди. Не верю, что он собирался хладнокровно лить кислоту на лицо девушки, которую любил…
— Все было немного по-другому. Ник — единственный из охотников, кто вел свою тайную игру за спиной Артура. Его задача была проста — кроме исполнения роли Трувера, он должен был два-три раза выманить из дому Люси. Расчет несложный: правду об этих встречах она мужу никогда не расскажет, а любую ложь легко разоблачить. Если отнести на эти же отрезки времени преступления мифического вампира, что было задачей Райзмана, то капкан для четы Рокстонов захлопнется. Но Андервуд, как я уже говорил, затеял свою игру. Зная, что сутки назад отношения Люси и Кристофера обострились до предела, Ник попытался в одиночку сгрести весь банк. Вернуть себе и женщину, и ее деньги и напоследок утопить соперника, дав наводку на мистера Рокстона в деле убийства нищенки из Нью-Хемпшира. Но не сложилось. Прошлую ночь они провели с Люси… Спокойно, Рокстон! Сядьте! Никакой измены, думаю, не было. Ник долго и упорно доказывал Люси, какая скотина ее муж, напоминал про былые их счастливые дни и предлагал вернуть их… Старания пропали втуне. Люси вернулась к вам, Рокстон.
«И совершенно напрасно», — подумала я. Кеннеди же тем временем продолжал:
— Тогда и только тогда Ник Андервуд решил мстить. Даже не столько сопернику, сколько вновь отвергнувшей его женщине. Вот, собственно, и вся психологическая подоплека событий…
— Подождите, подождите… — вспомнил шеф полиции. — А конфеты? Те чертовы леденцы? Как я понимаю, это выдумка Андервуда, как и трюк с кислотой. Но что они тестировали, черт меня раздери?! Не вампиризм же, в самом деле? Почему у жены во рту они синели, а у мужа нет? И как Харкер мог основывать план на случайной находке своей сестрой коробки с леденцами? Он-то, просчитывавший все до секунды и дюйма?
— Как много вопросов… — улыбнулся Кеннеди. — Я отвечу лишь на последний. Никакой коробки Люси не находила. Конфету — одну — положил на стол Артур, бывавший у Рокстонов запросто. Он знал, что сестра с детства любит леденцы и не удержится, попробует. Надо понимать, время визита просчитано было идеально — чтобы прислуга не успела убрать обсосанный леденец до возвращения хозяина дома. Зная воспитание Люси, Артур был уверен: выбрасывать что-либо в мусорное ведро она в жизни не отправится… А что касается происхождения леденцов — тут слово доктору Блэкмор.
И я взяла слово. Но начала рассказ не с конфет на палочке, а с Люси:
— Как вы знаете, господа, сегодня я пробыла почти четыре часа в окружной больнице Гейри вместе с миссис Рокстон. Были проведены все возможные на сегодняшний день исследования для выявления в ее организме каких-либо мутаций, патологий, изменений и отклонений от нормы. Результат более чем скромен. Выявлена одна легкая патология, никак и ничему не угрожающая. И — одно вполне функциональное изменение.
— Что за патология?
— Что за изменение?
Рокстон и Лестрид задали эти вопросы дуэтом.
— Патология — легкая кровоточивость десен, иначе говоря, пародонтоз в довольно слабой форме, — ответила я. — А функциональное изменение — семинедельная беременность.
