Водила «лосося» рассудив, что теперь в любом случае ему не уйти, выполз из машины, подняв руки. Вот и хорошо, вот и умница, есть кого допросить. Потому что сам Ноготь, судя по тому, как он скрючился, — уже все. Ну, пусть Шереф проверит. Еще двое из группы несут охрану во дворе.
Пальто пропиталось мокрой грязью, ничего, в машине можно будет снять. Волдырь глянул на Шерефа, склонившегося над Ногтем, и убрал пистолет. Ну и кто кого взял к ногтю, пижон?
Фиу по мобильной рации доложил:
— Порядок, шеф. Жмура нашли, все вроде чисто.
— Осмотреть здание. И проверить цокольный этаж.
Ни хрена, конечно, секретных цехов там нет, а вот засада вполне может быть. Даже обязательно. Каким бы ни был покойник придурком, вряд ли он стал бы устраивать ловушку только с одним наемником (водила не в счет). Наверняка в подвале еще люди, не зря он меня туда заманивал. А сейчас они смекнули, что дело повернулось не так, как наниматель сказал, и думают отсидеться тишком.
Так что — последнее на сегодня по работе.
— Будут сопротивляться — мочите всех. Водилу и труп Ногтя доставить в управление. Конец связи.
И оставив недавнего покойника и будущего покойника под присмотром двух охранников, полез в машину. Пока освобождался от мокрого пальто, вернулся на свое место и Шереф. Тогда Волдырь распорядился:
— Домой.
Фардж газанул, а Кава, придерживая любимый пулемет, спросил:
— Ребят ждать не будем, шеф?
Вот же дурак молодой. Одно достоинство — стреляет хорошо. Хотя это достоинство стоит иного ума.
— Незачем. Как только он начал лепить про то, что под корпусом секретный цех, ясно стало, что это ловушка. Полицейские наши — те еще орлы, но если б тут и впрямь что-то было, охрану бы выставили по всей форме. И не нужен был ему Барон, массаракш, я ему был нужен, шкура моя. Сдается мне, как наехали на Ногтя подельники, так и побежал он за крышей в контрразведку. А там с него в качестве платы голову мою и стребовали. Ведь знали, гады, что не справится он, но отчего ж не попробовать. И вот что я скажу вам, был у него шанс, небольшой, но был. Если б не выеживался и не строил из себя крутого. Не пытался бы меня в подвал заманить, а велел бы своим стрелять, как только я из машины выйду. Потому что закон на свете, парни, только один — стреляй первым.
Парни внимали, не сводя с шефа глаз. Им такие сложные умопостроения были недоступны. Только Фардж, как положено, смотрел на дорогу.
А может, и не во всем Ноготь врал, думал Волдырь. Он же знал, что я, прежде чем ехать, все проверю и перепроверю. И что Союз нечто готовит, я и без него докопался. Теперь будем знать, как этот проект называется… Другое дело, такая ли это бомба, как Ноготок уверял. Ничего, это мы выясним. Вряд ли водила знает что-то серьезное, но это все же не наемные стрелки, расходный материал. Личный шофер, бывает, многое видит… а машину мы конфискуем, автопарк Департамента давно пора обновить. И кстати, о конфискате…
Он повернулся к Шерефу-младшему:
— Соедини-ка меня с братцем своим.
Сано отозвался без промедления, несмотря на поздний час.
— Группу в дом Ногтя, из Союза промышленников. Нет, не помешает. Уже. Полный обыск. Да, документы, ценности — все к нам. Охрана? Будут возражать — стрелять на поражение. Поставить наших, дом опечатать. Утром проверю лично.
Ну вот, теперь, кажется, на сегодня все. И можно позволить себе толику отдыха.
Они покинули городскую черту и выехали в пригород, точнее, в зону охраняемых поселков элиты. Каждый из этих поселков был сам по себе крепостью, причем крепостью такой, которая не мозолила гражданам глаза. Внешняя роскошь — удел развращенного дворянства времен Старой Империи. За что оно и поплатилось. Помимо прочего. Элита нынешняя вкладывалась не столько в пышность, сколько в безопасность. А у Волдыря для этого было больше причин, чем у кого-либо.
Он не держал городской квартиры, как некоторые деловые люди и политики, при том, что работа требовала его постоянного присутствия в Столице, и отпуска он себе позволить не мог. Если занят был круглосуточно — ночевал у себя в кабинете в Департаменте. Если же в состоянии был выкроить в расписании несколько часов отдыха — уезжал к себе на виллу. Только там он чувствовал себя спокойнее, чем где-либо. Если при его образе жизни такое было допустимо вообще.
Коли поселок был крепостью — виллу честно можно было назвать цитаделью. И как всякую цитадель, безопасной ее делали не только крепость стен и богатый арсенал, но люди.
Народу на вилле Волдыря обитало больше, чем в других жилищах элиты. Там хозяева стремились по возможности отгородиться от обслуги. Но нам другие не указ.
Про родственников Волдыря можно рассказывать анекдоты, как про ванны Умника и девок Дергунчика. Это если мозгов совсем нету. Можно пугать ими — если толика мозгов в наличии. Но никто в этой гребаной Столице не понимает, зачем они нужны.
Когда-то ему казалось, что кланово-родовая система погубила Пандею. Может, и так, но предки были явно не дураки. Опыт (а опыта у него было хоть лопатой разгребай) доказывал — не на кого полагаться, кроме как на кровных родственников, да и тех нужно привязать к себе по возможности крепко.
Все пресловутые родичи Волдыря — двоюродные-троюродные-четвероюродные братья, дядья и племянники — были вызволены им из лагерей, из брошенных в мясорубку гражданской войны воинских частей, из зараженных радиацией районов, просто спасены от голодной смерти. Нахлебались они разного и разными были по способностям, кое-кто в самые страшные годы был еще младенцем, цеплявшимся за материну юбку, но Волдырь и таких прибрал, не побрезговал. Мамаш он потом где-то пристроил, чтоб не путались под ногами. А прочих приставил к делу. Вопреки мнению некоторых злопыхателей не все они трудились в ДОЗе. Но работали на Волдыря — все. Не за страх, за совесть работали. Точнее, за страх, заменивший то место, где при нормальной жизни должна быть совесть. Умные, глупые, хитрые, тупые, сильные, склизкие — какими бы они ни были, они усвоили, что бы их ждало, не будь у них такого родственника. Как всех, оказавшихся во время гражданской в метрополии и заподозренных в связях с Пандеей. Вернуться же в Пандею было нельзя — сразу бы поставили к стенке как изменников. Да и не хотели они, по правде говоря, на историческую родину. Большинство выросло здесь, в бывшей метрополии, языка тамошнего не знали, а из исконных обычаев ведали и усвоили только один — всегда и во всем держись за родню, и нет для тебя ничего важнее, чем слово главы рода. Так этот обычай можно где угодно соблюдать, хоть здесь. Они и соблюдали. И Волдырь успел убедиться — эти не перебегут на сторону того, кого сочтут сильнее, не донесут, не продадутся. Потому что без него они просто сдохнут.
