Я снова ложусь, но уже на другой бок, чтобы перед глазами стояла пустая кровать брата. Я сжимаю кулаки и шепчу:
— Ну давай же, опарыш, я знаю, ты сильный. Ты никуда не пропал. Ты должен вернуться завтра утром и сказать, что нечаянно уснул в лесопосадке. Попади в яму и сломай ногу, в конце концов, гадёныш, но вернись! Тебя не может не быть… не может…
Я засыпаю.
Просыпаюсь через четыре часа и сразу спускаюсь вниз. Гостиная пуста, на столе записка от мамы:
Ешь, что найдёшь. Уехали искать Андрея.
Так начались поиски моего брата. В тот день я съел всего лишь пару бутербродиков, и тут же начал звонить Стёпке. Почему-то меня захватывала мысль, как я рассказываю другу о случившемся!
Стёпку я разбудил.
— Опарыш исчез, — выпалил я. Меня хватило лишь на эти два слова, потом голос начал дрожать от волнения.
— Как исчез? — Голос Стёпки мгновенно пробудился.
— Ну… я… это…
Запинаясь, я рассказал другу события вчерашнего вечера. Стёпка долго молчал, а потом вдруг сказал такое, от чего я чуть не расплакался:
— Так а чего мы спим? Почему мы его не ищем!?
И мы действительно начали искать. Если взрослая команда начала с жилых районов, мы посчитали, что это глупо и рванули в лесопосадку и к Заводи. Я чувствовал, что вот сегодня, двадцать пятого июля, кто-то совершит героический поступок, скорее всего мы со Стёпкой. Найдём Андрюшку в яме со сломанной ногой, грязненького и голодного. Я уже видел перед глазами, как обнимаю опарыша и даю ему подзатыльник, а потом везу домой.
Вернулись со Стёпкой мы уже поздно. Голодные и уставшие. Объехали Заводь от границы до границы, но никого не нашли. У меня в гостиной собралось шесть человек, среди них и тётя Марина. Бледная мама велит мне разогреть вчерашний ужин, и тут же исчезает к поисковой группе.
Кухня пахнет лекарствами, кажется, успокоительными. Я разогреваю картошку и уношу тарелку наверх. Ем в комнате. Хоть время ещё раннее, забиваюсь в угол между стеной и комодом и переписываюсь в аьске с Вероникой и Стёпкой. В голове царит хаос или пустота, или и то и другое.
Внизу то и дело вскрикивают голоса. В аське отвечаю редко, в основном смотрю в одну точку, и мне страшно. Вдруг Андрюшка уже мёртв.
Мёртв.
Само слово кажется иррациональным. Мёртв — это бывает с героями по телевизору, мёртв — это с персонажами из новостей, но в твоей жизни не может быть этого мёртва. Разве смерть — это не выдумка взрослых, которой пугают детей?
Я засыпаю на полу в сухом и жёстком углу. Проснувшись посреди ночи, проверяю аську, и перехожу на кровать. Там засыпаю в одежде.
На следующий день поиски продолжаются. Утром я просыпаюсь от звонка Стёпки, который зовёт меня в лес. Я снова не умываюсь, не чищу зубы, наскоро ем и на велик.
В тот день мы прошерстили лесопосадку, наткнулись на пару человек из поисковой группы. На сей раз искали долго, и только когда темнота совсем не дала ничего разглядеть, медленно побрели домой, покатывая справа от себя велосипеды.
— Чёрт, ты весь день ничего не ел, — говорю я Стёпке, сам ощущая дикий голод.
— Да фиг с ним, — отмахивается тот. — А вдруг за поворотом сейчас твой брат лежит и хрипит, а мы в самый последний момент развернёмся и уедем.
Я улыбаюсь. Стёпка, ты самый лучший дружбан на всём белом свете.
— По логике, — говорит он. — Если Андрюхи нигде нет в нашем районе, то выхода два. На КПП его ни в коем случае не пропустили бы, особенно без родителей, а особенно, если он исчез ночью. Значит, Андрей исчез, находясь внутри. Стену он тоже перелезть не мог.
— Да там перелезешь! — восклицаю я. — Даже если б он пролез три метра, он бы в колючей проволоке запутался.
— Вот-вот, — кивает Стёпка. — Значит, варианта два. Либо у нас в районе завёлся маниак, который держит твоего брата у себя, либо Андрюха ушёл через Заводь. И либо ушёл, либо… — Стёпка вздохнул. — Утонул. Хотя, есть ещё третий вариант, но он маловероятен.
— Какой? — спрашиваю.
— Что твоего брата похитили инопланетяне.
Во дворе я швыряю велик на газон и вбегаю в кухню. В этот день в гостиной всего три человека, не считая моих родителей. Отец на кухне, что-то разогревает в микроволовке. Увидев меня, он внезапно хватается за рукав моей футболки и встряхивает.
— Я не пойму! Мне и второго сына потом оплакивать!? На улице ночь, а ты где-то шляешься!
— Я… — слова теряются в горле, а отец отвешивает мне подзатыльник. Очень сильный подзатыльник. Я бы сказал, что это вполне можно назвать ударом, меня даже в сторону шкафа отшвыривает.
Мне больно и обидно, в проёме замечаю тётю Марину.
— Мы со Стёпкой Андрюху искали, — еле выдавливаю я. Чёрт, ну до чего ж всё-таки обидно. Отец никогда не поднимал на меня руку, и даже не кричал так серьёзно. А сейчас даже не извиняется. Достаёт из микроволновки тарелку с картошкой, швыряет на стол и рявкает:
— Ешь!
А потом уходит в гостиную. Он что, мне ужин готовил или свой отдал? Хочется унести тарелку наверх, но я боюсь разгневать родителей, поэтому неслышно приземляюсь на стул в кухне. Тётя Марина тут же садится рядом.
— Не расстраивайся, Артёмка, — шепчет она. — Сейчас такое время, что все на взводе.
Я хмуро жую хлеб. Аппетит пропал.
— Вы только Стёпку не наказывайте, — хрипло едва слышно говорю я.
— Нет, я же понимаю, он помогает другу, — улыбается тётя Марина.
И вдруг я начинаю плакать.
— Я хочу чтобы Андрюшка вернулся, — всхлипываю. — Куда этот идиот ушёл?
Тётя Марина меня обнимает, и я благодарю её. Она прячет от мира мои слёзы. Пусть и правдивые, но мне за них стыдно.
На следующий день, двадцать седьмого, Андрюшку объявили в официальный розыск. По району засновала полиция. Начался их трёхдневный поиск, но мы со Стёпкой всё равно патрулировали окрестности, теперь уже в районах близ лесопосадки. А двадцать восьмого к нам присоединился Серый. Он возил нас на машине по всему городку, а вечером мы со Стёпкой снова поехали в лесопосадку. Мы в ней уже каждое дерево обшмонали, но знаете же то чувство, когда кажется, что ты куда-то не заглянул, что-то пропустил, как раз то место, где умирает искомый тобой человек.
Последняя ниточка надежды лопнула, когда вновь с наступлением темноты мы возвращались домой.
— Сюда больше не поедем, — бурчу я.
— Почему? — спрашивает Стёпка.
— Ты логик! Подумай! — язвительно отвечаю.
Стёпка вздыхает.
— В принципе, да. Если он застрял двадцать четвёртого в лесу, и так и не мог до сих пор выбраться, то завтра к утру он на сто процентов будет мёртв.
— Извини, — тихо лепечу я. — Веду себя как сволочь.
