Липси совсем растерялся.
- Что вы сказали, простите? - переспросил он.
- Я спросил. Спросил, что ты умеешь делать.
- Э-э... - ситуация становилась какой-то совсем уж неординарной. Ещё минута, и он, пожалуй, действительно пожалеет, что не послушал Кола. Ну что ж... Немного юмора, чуть-чуть жизнерадостной иронии, капелька дурашливой игривости разбавят тяжелую атмосферу странноватого разговора. - Что я умею делать... Да много чего, кхм. Например, курить трубку...
Липси быстро извлёк из кармана свою любимую трубку, сунул в рот, пососал. Остывший аромат табачного перегара придал ему бодрости и он продолжал:
- Или, вот, играть в бридж, - ещё не распакованная колода карт была извлечена из другого кармана и продемонстрирована хозяину. - Ещё могу вырезать из бумаги льва. Или верблюда... Видели бы вы, как ловко я это делаю! Во-от... Могу также...
- Чушь! - нетерпеливо перебил хозяин, не замечая иронии, игнорируя юмор и наплевав на игру. В лице его отразилась пренебрежение и даже брезгливость, словно Липси предложил ему, честному человеку, нечто непотребное. - Чушь. Кому это надо.
- А-а, вы изволили спрашивать в смысле общественной пользы, видимо, - посерьёзнел Нид. - Ну, в этом смысле я тоже умею немало. Могу написать письмо в организацию, умею очень быстро считать на калькуляторе. Отлично знаю правила уличного движения и могу водить машину. Владею логикой предикатов... Что ещё... В общем-то, я по роду деятельности — коммивояжёр.
- Чушь! - отрезал хозяин.
- Э?.. Ну-у...
- Тебе никто здесь не позволит жрать хлеб втуне.
Липси понял, что сходит с ума.
- То есть... - промямлил он. - Вы хотите сказать, что... Вы имеете в виду...
- Фамилия у тебя какая-то не такая. Ты цыган?
Всё больше и больше становилось у Липси причин сомневаться в здравомыслии хозяина. Он попробовал прикинуть, что будет, если сейчас повернуться, бросить этому грубияну что-нибудь дерзкое напоследок и вернуться на причал. Ничего хорошего не получалось — одна только пугающая неопределённость.
- Э-э, нет, простите, - пробормотал он, чувствуя, что меняется в лице. - Вас, вероятно, сбила с толку моя фамилия. Или вы неправильно расслышали. Липси. Моя фамилия — Липси. Не Джипси [Gipsy англ. цыган].
- Ты болтай, да знай меру! - прорычал хозяин. - Пирса Маклахена сбить с толку никому ещё не удавалось! И уж точно не тебе, чёртов сын. Я спросил, цыган ты или нет? К чёрту твою фамилию!
- Позвольте, мистер, - Липси наконец переступил через свою осторожность и смирение. - А нельзя ли чуть повежливей? В конце концов я вам тут не...
- Не позволю, - перебил Пирс Маклахен. - А можно здесь только то, что я разрешил.
- Тогда разрешите мне лишиться вашего общества! И удалиться в свою комнату с гарденией.
- Не разрешу. Эта комната уже занята.
- Моя комната занята?! - оторопел Липси. - Это как же так?
- Твоя комната? - протянул Маклахен. - Ха! Твоей комнаты здесь нет, оборванец. Ни одной. Комната с гарденией занята, я сказал. Будешь жить в курительной.
- Что?
- Ты же так любишь курить трубку, - усмехнулся хозяин. - Вот и будешь жить в курительной. А не хочешь — убирайся. Никто тебя не держит. У меня и так отбоя не будет от постояльцев.
- Но позвольте... - попытался было Липси воззвать к разуму этого человека.
- Не позволю! - перебил хозяин. И его деревянное, вырубленное из цельного куска дерева, лицо стало каменным.
- Я буду протестовать, - промолвил Липси, сам пугаясь собственных слов. Протестовать он вряд ли умел. Пожалуй даже, протест совершенно точно не входил ни в разряд его умений, ни в путаницу намерений, ни в число привычек.
- Можешь начать прямо сейчас, - спокойно ответил хозяин. - Ещё успеешь на паром.
- Но разве можно жить в курительной? - сделал Липси последнюю попытку воззвать к разуму этого человека. - Это... Это вредно для здоровья. Это... это не по-человечески, в конце концов.
- У тебя будет время убедиться, что жить можно везде, где можно сдохнуть.
Кхм...
Ну что ж... Кажется, сделать ничего нельзя. Тогда что остаётся?.. Подчиниться обстоятельствам. В конце концов, всё не так уж плохо; почти наверняка могло быть значительно хуже. Например, хозяин мог поселить его в... простите, в сортире. Или вообще отказать в постое. Или...
- Ну что ж, - вздохнул Липси. И уже почти жизнерадостно произнёс: - Спеши изведать неизведанное и прожить не прожитое! Правило номер сто тридцать два из записной книжки номер три. Есть ещё правило за номером шестьдесят восемь, которое гласит...
- Плевать, - коротко перебил Маклахен.
- Да?.. Кхм... А ведь вы, пожалуй, правы, - рассмеялся Липси почти искренне. Ведь действительно — плевать! Я запишу это под номером...
- К дьяволу, - бросил хозяин.
- И вы опять же правы! - с готовностью кивнул Липси. - Всё очень просто: можно записать под любым номером — какая, собственно, разница. Вы проводите меня в мою ком... в мою курительную?
- Я тебе не проводник.
- А ведь верно, - тут же согласился новоселец. - У хозяина пансиона много дел поважнее, чем разводить по комнатам пос...
- Как ты назвал мой отель? - угрожающе медленно произнёс Маклахен.
- Ах ты ж, бестолковая моя голова! - Липси звонко шлёпнул себя ладонью по лбу. - Отель! Ну конечно же — отель!
- Выйдешь вон через ту дверь. В конце коридора — направо.
Она могла бы поручиться, что в двадцать лет жить хочется гораздо больше, чем, например, в тридцать или пятьдесят. Конечно, двадцать лет — это немало, это, можно сказать, приличный (чуть не ляпнула «преклонный») возраст, по-своему непростая пора перехода от юношеской беспечности к зрелой рассудительности. И не говорите, что когда вам было двадцать, вы были ещё наивны и даже где-то глупы. Это ваше личное дело. Теперь, когда вам в полтора (два? три?) раза больше, вы конечно можете смотреть на себя того с высоты прожитых лет. Но не надо всех грести под одну гребёнку! Двадцать прожитых лет Гленды — это её двадцать лет и они никак не равняются вашим двадцати годам, вот.
За свои двадцать Гленда успела довольно много. Она успела немало узнать в школе и ещё больше забыть. Она исхитрилась поучиться в колледже, почти в нём не учась, и бросить на самом интересном месте. Гленда умудрилась абсолютно случайно сняться в одной серии какого-то сериала и при этом остаться всё той же милой, доброй и немного взбалмошной Глендой. Один раз она, к стыду своему, была совершенно — в стельку — пьяна. Это было так мерзко, что на следующий день Гленда дала себе зарок всю оставшуюся жизнь не брать в рот спиртного. Она дважды стала жертвой мошенников, купив два абсолютно одинаковых и столь же совершенно ненужных ей миксера. Гленда трижды перечитала «Над пропастью во ржи», так и не поняв, зачем она это делает. Гленда четырежды безумно влюблялась.
