Вот только…
Только понял это Андрей слишком поздно. Но все равно продолжал маяться мечтательной дурью, мол, раз уж понял, все остальное само получится, можно еще побездельничать годик-другой.
К обеду солнце жарит всю комнату, все выбелено как на Меркурии, дышать нечем, пот ручьями. Освоено несколько операций в «Фотошопе», результаты шедеврами не назвать даже условно.
По телу мерзкая липкость, голова гудит, горит, вязнет в чем-то темно-сером. Пытается себя подбадривать, мол, так и должно быть, это лишь начало, первый шажок, очень даже широкий для человека, впервые севшего за неизвестную прогу, продолжать в том же темпе, результаты будут о-го-го, а если чуть поднажать…
Яру читает книжку напряженно, будто хочет перевернуть страницу телекинезом, глаза полузакрыты, держит голову рукой. Андрея похлестывает стыд, отупевшие глаза падают в экран.
Рядом появляется чашка кофе.
– Ну что, дело идет? – Яра гладит по голове, холодное касание в жару как бальзам.
– Да, только устал немного.
– Это видно. Взбодрись, выпей кофе.
Яра возвращается к книге. За компанию мучиться легче, но Андрей ловит себя на мысли, что лучше бы она легла отдохнуть, тогда и ему не зазорно откинуться на прохладную стену.
К вечеру свет начинает превращаться в медь, из того, что на дисплее, Андрей осмысляет лишь половину. Перед глазами картинки, бессвязная каша из каких-то элементов, не удается сфокусироваться, даже фото велосипеда на рабочем столе воспринимается как два кружочка, много палочек и бараньи рога.
Уже разбирается в «Фотошопе». На уровне дошкольника. В парочке других прог – на уровне обезьяны. А всего прог десять… Нет, двенадцать. Надо освоить все. А потом научиться создавать, производить в них что-то полезное, нужное, что вызовет спрос, за что заплатят, на что можно прокормить себя, Машу… нет, Маша ушла, кажется… тогда Яру… Нет, Яра всего лишь галлюцинация… Собаку хоть, что ли, завести, или попугайчика? Нет, кормить нечем, даже тараканы сдохнут – Андрей сожрет…
Свет меркнет, вытесняют синие сумерки, глаза иногда всплывают из тумана, цепляют что-то тупым взглядом непонятно зачем и обратно, даже не прожевывая, сразу выплевывают, потухший разум дрейфует в горячих мыслях, что уже не мысли, а какие-то личинки, инфузории, амебы.
Мечтает кормить родителей, отцу не надо будет горбатиться на работе, сделают дома ремонт, возьмут новую технику, посуду, мебель. Мечтает свозить родителей на отдых, показать мир, всю жизнь в глуши, ничего краше тополей и грядок не видели… Отец нарядный, в брюках, белой рубашке, на фоне снежных гор, подбоченившись, улыбается, ветер колышет рубашку, седые волосы…
Роняет голову на руки, щеки обжигают слезы, рукава промокают насквозь, тело предательски дрожит, трясется как у эпилептика.
На плечи ложатся холодные руки.
– Андрей…
– Ты права.
– Все хорошо, ты справишься…
– Ничего не изменилось. Кучу народа перебил, кучу побоев выдержал, сбежал, выжил. Погубил родителей… И ничего. Такой же бесполезный кусок мяса. Без денег, навыков, специализации, имущества, связей… Микроб первого уровня. Качаться и качаться… Поздно, не успею. Не смогу. Сломался, устал. Все уже далеко впереди, а я в хвосте. Не догнать, как ни старайся. Что я могу успеть? Куда податься, как применить знания?.. Все, чего добился, – съехал с катушек, вижу паренька, которым мечтал стать, и девицу из эротических грез. Потрясно! Не вижу оваций…
Яростно вздергивает голову.
В комнате пусто.
Голова опять вниз, иногда вырываются всхлипы, сознание в мягком теплом коконе, мысли бегут из головы как крысы с «Титаника» – прекрасно. Остаются самые сладкие, детские, про родителей, их счастливую безбедную жизнь, про Машу, компьютерные миры… Затем исчезают и они. Память держит лишь холодные объятия Яры, только вместо красивых белых рук – кости в черных лохмотьях, кривой блеск косы. Комната тонет во мраке, дисплей гаснет, кулеры засыпают. Как знакомо…
Тьма и боль.
Андрей просыпается, под локтями старый грубый стол, в прожилках, царапинах, буром налете времени. Почему-то кажется, такие столы всегда дубовые, хотя Андрей совершенно не разбирается в древесине. Стереотип, вбитый книжками, если стол крепкий, мощный – значит дуб. А стол и правда крепкий, коренастый, как в придорожной таверне на окраине мира среди лесов и гор, похож на угрюмого, но доброго гнома.
Стол ютится в углу незнакомой комнатки, вся выложена из камней, что переливаются зелеными и желтыми шершавыми бликами, словно панцири гигантских жуков. Между камней подсвечники – вьющиеся растения, пламя как цветы, разрывающиеся от желания распуститься.
У стола пара стульев-сыновей, изящный витиеватый шкаф, тяжелая дверь, тоже в родстве со столом. На другой половине комнаты небольшой полукруглый камин, в очаге островок углей, прозрачное шелковое пламя. Кровать ни односпальная, ни двуспальная. Так, между тем и этим. Кровать бастарда, еще бы в придачу полуторный меч.
Комнату наискось пересекает ручей. Начинается водопадом высотой в метр, непосредственно из стены, изломистое русло между желто-зелеными плитами. Бережки усеяны пушистыми изумрудными холмиками мха, громоздятся друг на друга стайкой новорожденных черепашек, мелкие нежные вьюны, пестрые цветочки, редкие бабочки, муравьи, где-то прячется кваканье. Вода небесно-голубой змейкой уползает под стену, журчит, звенит словно россыпь мельчайших как песок бриллиантов, успокаивает лучше таблеток. Время тает, уносит далеко-далеко, все частицы материи замирают, слушают вместе с Андреем…
Скрип двери как дуновение степного ветра.
На пороге Яра. Фиолетовое платье шуршит, морской волной перехлестывает порог, плечи и грудь в кроне вьющихся локонов как спелые яблоки.
– Я знаю эту комнату, – зачарованно шепчет Андрей.
– Конечно, – мягко улыбается Яра. – Ты придумал ее три года назад, в деревне, у родителей, мечтал об оазисе абсолютного покоя. Захотел придумать место, где ощущал бы полное умиротворение, уют, где можно жить вечность, оставаясь счастливым. Соткал это место из мелких деталей, неделю лелеял его в мечтах, особенно ночью, наделял красками, жизнью, чтобы воплотить его хоть где-нибудь, хоть в каком-нибудь далеком мире. Мысль, что это место где-то существует, грела душу. А потом – городская суета, и ты вынужден был забыть мечту, спрятать в дальний уголок памяти, как бриллиант в сокровищницу.
– Ты вытащила бриллиант, протерла пыль и вручаешь мне?
– Подарок тебе нравится.
– Это правда.
Яра опускается на стул, платье с шелестом растекается по комнате, подол касается ручья, на него заползают муравьи, божьи коровки. Глаза как сливы из хрусталя, грани отражают Андрея.
