Болезни часто развиваются циклами. Классический пример — добрый старый сифилис. Нужны годы, чтобы он прошел полный круг. Лет десять болезнь может таиться, не подавая признаков жизни, и у инфицированного не проявляются никакие симптомы. Потом она возвращается. Приходит как гром среди ясного неба. Из ушей начинает сочиться гной. Выпадают волосы. Тело покрывается язвами, а лицо коростой. Безумие овладевает его мозгами, и они летят в окно.
Примерно то же самое и с синдромом Гантоза (надо же так назвать!). Когда специалисты говорили, что болезнь прошла сама собой, это означало примерно следующее: вирус проникал в кости и мышечные ткани, где мутировал и превращался в нечто еще более жуткое. После первой же настоящей жары, которая и слона могла свалить с ног, эпидемия вспыхнула с новой силой.
Вот еще один заголовок:
СТОЛБНЯК!
США
Вот и все объяснение. В свое время для военных стали сюрпризом внезапные нападения вьетнамских партизан в казавшихся безопасными, удаленных на сотни миль от линии фронта городах. Так же внезапно превратилась в факел Америка. В буквальном смысле. В воскресенье первого июня беженцы по всей стране внезапно обезумели. Ими овладела страсть к насилию, жажда убивать.
Впоследствии появилось множество самых разных теорий. Что это была спланированная, скоординированная атака, что хлебные бандиты имели при себе маленькие радиоприемники, что приказ к выступлению был передан особым кодом, и ТРАХ-БАХ! Взбунтовались сразу целые миллионы. Они переворачивали машины, грабили магазины, поджигали дома и голыми руками убивали американцев. Мужчин, женщин и детей.
Все было не совсем так. Сейчас многие сходятся на том, что все дело в том самом вирусе. Он проник в мозг и вынуждал их делать то, что они делали. При водобоязни человек может выброситься в окно, лишь бы не оказаться рядом со стаканом воды. Что-то подобное произошло и тогда. Но почему в один день? Почему болезнь проявилась у всех одновременно, в одно и то же воскресенье, первого июня? Местный врач скажет, что виновата внезапно пришедшая жара, она разбудила уснувший вирус и подтолкнула болезнь к следующей стадии.
И все равно не складывается. Загадка остается, она висит над нами, огромная, как Техас. Да, хлебных бандитов оказалось очень много. Миллионы. Они проникли во все уголки страны, инфицировали всех, кого только могли, заразили весь организм нации. Но и этого было недостаточно, чтобы взорвать целое государство, а случившееся иначе как взрывом и не назовешь. Общество, представлявшееся прочным и монолитным, как скала, просто развалилось.
Одна из проблем заключалась в недостатке пищи. Да, это большая проблема. Это ОГРОМНАЯ проблема. Хлебные бандиты опустошили супермаркеты подчистую. Они поджигали машины на автострадах. Куда бы вы ни поехали — везде дорожные пробки. В моей памяти почему-то возникает эпизод из какого-то мультика. На полке большая античная ваза. Легкий щелчок — и на ней появляется трещина. За одной трещиной следует другая, за другой еще одна, и вот вазу уже покрывает целая сеть трещинок. Потом слышится треск, и вся эта штука обращается в груду обломков. Наша страна, как та ваза. Неожиданно не стало пищи. Тысячи людей лишились крова. Хлебные бандиты спалили продовольственные склады. Американские граждане сами превратились в беженцев. Они устремились в города, где есть тоже было нечего. Поражала скорость, с которой все это происходило. Я говорю не о неделях, а о трех-пяти днях. Бензин на заправочных станциях исчез моментально. Запасы не пополнялись, потому что на дорогах горели сотни машин. Те, кто должен был расчищать автострады бульдозерами, не вышли на работу, потому что пытались найти продукты для своих семей. Можно ли их в чем-то винить? Не больше, чем полицейских, которые предпочитали охранять свои дома, а не дежурить в муниципалитете, оберегая от хлебных бандитов ксерокс. Такова человеческая природа. Семья прежде всего.
Вообще, многое из происходившего тогда не поддается логическому объяснению. Морские пехотинцы охраняли офис налоговой службы, тогда как в полумиле от них хлебные бандиты убивали малышей в детском саду. Один губернатор улетел на Гавайи, а когда вернулся, то повесился у себя в кабинете. Другой погиб, спасая пациентов из захваченной больницы. Смелость, трусость, смятение, ужас, паника — за неделю мы насмотрелись столько всего, что хватило бы на целую жизнь. То, что произошло с Салливаном, тоже не поддается объяснению. Поток жестокости и насилия, захлестнувший страну, загадочным образом миновал этот городок, расположенный у небольшого озера. Жизнь здесь текла по-прежнему, все было нормально. Настолько нормально, что со временем эта нормальность стала отклонением от нормы.
Наступили сумерки, а я все еще сидел за столом, записывая то, что знал. Я так старался объяснить случившееся, что даже забыл о боли. Ветер утих, и озеро словно застыло в неподвижности. Над водой проносились летучие мыши, ловившие насекомых. В домах горел свет. Люди жгли электричество больше, чем раньше. Но ведь и ночи теперь сделались пострашнее. Тьма еще не наступила, когда я увидел направляющуюся к моему дому процессию. Человек двадцать. Гостям я не обрадовался, потому что первым в толпе узнал того самого парня, который пытался совсем недавно сломать полено о мою голову. Выражение лица у Кроутера было угрюмое. В глазах горела нескрываемая злоба.
Бежать было некуда. Я отложил бумагу и карандаш и вышел узнать, что им нужно.
Если бы взгляды могли убивать… Знакомая всем фраза.
Человек ничего не может вам сделать, не может даже пальцем тронуть, но его глаза как будто кричат: «Я сверну тебе шею, скотина!»
Вот так и Кроутер. Горевшая в его взгляде ненависть могла бы легко прожечь меня насквозь. Пришедшие с ним были в основном людьми среднего возраста или немного старше. Нет, они не собирались никого линчевать. Салливаном управлял комитет, называвшийся Совещанием. Самым младшим в его составе был муж Линн, которому исполнилось тридцать один. Еще я узнал Кроутера-старшего, совершенно убитого горем.
Однако они шли довольно-таки решительно. Я спустился по ступенькам и остановился, ожидая, что будет дальше. Увидев меня, процессия слегка притормозила. Теперь толпа приближалась медленно, неохотно, словно у них вдруг пропало всякое желание находиться здесь. Вперед выступила Роза Бертолли, в прежние времена член коллегии адвокатов. Оглянувшись на других, она вздохнула, как бы говоря, полагаю, что этим придется заниматься мне, и повернулась в мою сторону.
— Грег, как ваши дела?
