— Ты не одинок. А что я сотворил со своей жизнью? Я часто спрашиваю себя об этом.
Генри похлопал приятеля по плечу.
— Ты всегда был хорошим другом. Никогда не пытался подставить меня.
— Еще не вечер, — заметил Шигл, и оба рассмеялись.
Они вошли в большой цех, где стояла готовая к упаковке продукция. Дэвид сделал шаг вперед и замер с широко раскрытыми глазами.
Перед ним стояли тысячи Дэвидов. С одинаковыми лицами. Одинаково одетых. Похожих друг на друга как две капли воды. Бессмысленно глядящих перед собой. Тысячи копий его самого. Неживых копий.
И Дэвид впервые по-настоящему понял.
Вот кто он. Продукт. Всего лишь продукт. Рот его открылся. Дэвид замер. Он не мог пошевелиться. Гироскоп внутри него отказал, и Дэвид рухнул наземь.
К концу следующего дня Генри и Иван стояли в рабочих безрукавках, ухмылялись и трясли друг другу руки.
— Я все еще не разучился работать, Иван! Великолепно! Возможно, для меня еще не все потеряно.
— Ты можешь работать здесь. У нас вместе недурно получается. Посмотри, как мы лихо вставили нейральный мозг в твоего сына!
На скамье между ними, опутанный кабелями, в ожидании оживления лежал Дэвид. Новая одежда, новое лицо. И мозг последней модели, в который они закачали его воспоминания.
Он был мертв. И теперь настало время проверить, сможет ли он жить и наслаждаться новым, гораздо более мощным мозгом.
Оба мужчины на какое-то время застыли над неподвижным телом.
Генри повернулся к фигуре, стоящей рядом с ними с лапами, распростертыми в вечном жесте любви и утешения.
— Ты готов, Тедди?
— Да, я очень хочу снова поиграть с Дэвидом, — сказал медвежонок. Он только недавно сошел с конвейера, и его тоже снабдили необходимыми воспоминаниями. — Мне очень его не хватало. Нам с Дэвидом всегда было так весело.
— Прекрасно. Что ж, попробуем вернуть Дэвида к жизни.
Он помедлил. Все-таки они с Иваном вручную сделали то, что обычно поручалось автоматам. Тедди просиял.
— Ур-ра-а! Там, где мы жили раньше, всегда было лето. А потом оно кончилось, и наступила зима.
— Что ж, сейчас весна, — проговорил Шигл.
Генри нажал кнопку включения. Фигура Дэвида задрожала, его правая рука автоматически отсоединила кабель питания. Он открыл глаза. Сел. Поднес руки к лицу, на котором отражалось крайнее изумление.
— Папа! Какой я видел странный сон. Я никогда раньше не видел снов…
— Добро пожаловать домой, Дэвид, мальчик мой, — проговорил Генри.
Обняв ребенка, он поднял его со скамьи. Дэвид и Тедди потрясенно смотрели друг на друга. Потом бросились друг другу в объятия.
Почти как люди.
Не знаю, поверите ли вы мне, но были времена, когда я жил в другом мире. Почти таком же, как наш, но немного другом.
Одним из отличий было поведение женского пола. Как и положено, женщины имели крылья и могли летать. Их крылья не были похожи на ангельские, скорее напоминали павлиньи хвосты — нежные, разноцветные, отражающие солнечный свет. И они были огромные. О, женщины выглядели бесподобно — обнаженные, они парили в вышине. Некоторые молодые люди даже умирали на месте, не в силах вынести потрясение от их красоты.
Особенности питания женщин были таковы, что почти невесомые выделения их медленно опускались на землю, с неохотой подчиняясь законам гравитации.
Следует упомянуть, что женщины обитали на вершине гигантских пустотелых колонн. Никто не знал точного возраста этих колонн, а если бы кто и знал, ему бы все равно не поверили. Колонны служили подпорками огромных платформ. Женщины, молодые и старые, перелетали с одной платформы на другую — мужчинам доступ туда был запрещен. Само собой, летающие женщины время от времени опускались до уровня земли. Некоторые из них выходили замуж. В день свадьбы или в тот день, когда они теряли девственность, перья с их крыльев облетали. Структура крыла усыхала и отмирала. С этого момента женщине приходилось передвигаться при помощи ног. И вести себя как обычный человек, который и не помышляет о полете. Во времена, о которых я веду речь, времена, когда мир становился все темнее, поскольку солнце сжималось, у мужчин была поговорка: «Если бы Халлон хотел, чтобы мы летали, он не утяжелил бы нас яйцами».
Мужчины, жившие на поверхности, не имели верований. Даже идею о существовании Халлона они получили от женщин. Мужчины жили одним днем и не видели дальше собственного носа. А вот у женщин была вера, причем весьма забавная, я бы даже сказал, эксцентричная.
Держась за гениталии, женщины скандировали:
— Верую, что наша короткая жизнь — это еще не конец. Верую, что когда наша короткая жизнь закончится, пребудет жизнь тьмы. Верую, что прилетят драконы и пожрут нас, пожрут полностью, до последнего кусочка, включая те полезные части, за которые я сейчас держусь.
Скандируя эту мантру каждый вечер, женщины дрожали от страха и возбуждения. Они верили и одновременно не верили. Летающие драконы, это звучит так, гм, нелепо.
Само собой, у женщин было полно и других дел. Они распевали песни, что являлось довольно-таки воинственным актом. Немало времени занимала чистка перьев. Каждый день необходимо было тренировать маховые мышцы крыла. Ходили слухи, что иной раз ночью парочка женщин, объединившись, пикировали вниз, нападали на мужчину и утаскивали его на платформу, где все трое предавались любовным утехам. При таком раскладе женщины не лишались крыльев.
Отголоски песен женщин долетали до земли, и многие мужчины с ума сходили от желания слушать их. Поэтому были изобретены огромные жестяные усилители, которыми вовсю торговали Усилительщики.
Огонь никто не изобрел, потому что пламя не могло существовать в сложном составе нашей атмосферы.
На уровне земли процветали так называемые Верхотурщики. Верхотурщики постоянно изобретали новые модели искусственных крыльев, а покупатели нацепляли их на себя в надежде добраться до вожделенных платформ. Мужчины были готовы на все, лишь бы пленить одну из крылатых чаровниц! Впрочем, преуспел в этом один лишь юный Дедлукки. От остальных, кому удалось подняться до уровня платформ, женщины отбивались длинными шестами, и бедолаги падали вниз, где и встречали бесславную смерть.
Итак, женщины наслаждались свободным полетом, паря в восходящих потоках, а мужчины трудились в поте лица, возделывали пашни, выращивали скот. Женщины порхали в бирюзовом небе, которое год от года меняло цвет: оно становилось сначала зловеще серым, а с течением последних месяцев приобрело тускло-красный оттенок. Женщины порхали, а тепло мало-помалу сдавало свои позиции холоду.
