Ознакомительная версия.
— Але, гараж, не спим! — щелкнула пальцами перед его носом. — Согласен, нет?
— Прости, я не слушал.
— Ты тормоз.
— Я тормоз.
— Я хочу выпить за нас. Скажешь, тупо? Банально? Мы ни разу за это не пили. Мы вообще пили один раз, у реки, глинтвейн. Но тогда не было нас. А теперь есть.
— Тогда за нас.
— За нас.
Она выпила и подала фляжку ему. Он допил до конца, а Света забрала фляжку и бросила в лес, как могла далеко.
— Ты что делаешь? Фляжка-то хорошая!
— А она тебе не нужна. Все, ты бросил! — Света обвила руками шею Антона.
— Да?
— Да. Заставлю. Я ж с Востока, деспотизм в крови.
Они смеялись, он обнял ее и не хотел отпускать. Сам не хотел пить. Хотел долго жить, чтобы быть с ней, хотел детей, здоровых.
— Я боюсь.
— Чего? — Провел ладонью по щеке девушки, она отзывчиво склонила голову.
— Что дальше.
— Найдем дом. Станем жить. Родишь пацана.
Землю тряхнуло.
— Что это? — спросила Света.
— Не знаю. Похоже на толчок подземный.
— Землетрясение?
— Здесь не бывает.
— Вчера тоже было, помнишь?
Тряхнуло еще раз.
* * *
Будь дырка пошире, Голупа бы ее трахнул. Не удержался бы. Она его заводила. Гладкая, правильная, ложащаяся в ладонь, будто выросла оттуда. Тактическая прецизионная винтовка «Юник Эльпайн». Нарыл в багажнике джипа московского крутыша. Остановили на подъезде к Яшину. Его мочили в кювете, орал, как… кхм, резаный, а Голупа, не любивший смерти, рылся в его вещах. Когда нашел винтовку в серебристом прорезиненном чехле, сердце обмерло. Любовь с первого взгляда. Взаимная, иначе бы Голупа не попадал в рубль с двадцати метров. Она была хорошо пристреляна, и он никогда не мазал. Он был лучшим стрелком в отряде, после Маши.
При воспоминании покраснел. После того случая его за глаза дразнили Жопорезом. Обидно, он ведь и трахать ее не хотел, даже согласись она, у него б не встал, он себя знал. Эту и многие другие глупости в своей жизни он сделал, чтобы добиться одобрения. И Пашке Головину прислуживал, чтобы тот похвалил.
Голупе мнилось, что наступит день, когда он совершит что-то важное и значительное, и тогда его признают. Будут смотреть с уважением и завистью, а Паша Головин похлопает по плечу, скажет, что непонятно, уцелел бы отряд без него. Голупа с торжеством посмотрит на белобрысую сучку, а она растеряется, а позже, когда будут ужинать за одним столом, вполголоса извинится, приблизив губы к его уху.
Голупе нравилось мечтать. Он перестал следить за дорогой, конь шел сам. Голупа нарочно напросился на задание — идти впереди отряда — и настоял, чтобы самому, без напарника. С тем пришлось бы болтать и помечтать не получилось бы.
Нужно было пересечь лес, выбраться на дорогу и доехать до Выськова. Он опережал отряд на час. Голупа перебросил винтовку с плеча, и она висела поперек груди, так ее можно было видеть и трогать.
Скоро выпадет и мне шанс, думал Голупа, слегка качаясь в седле в такт ходу гнедого Шамиля. Может, выеду на холм, и там он. Может, закрою глаза, а когда открою — увижу внизу, на дороге, брошенный армейский грузовик, набитый ракетами «земля-земля». Тогда мы с Пашей короли.
Голупа, наплевав, что был дозорным двигавшегося по пятам отряда, закрыл глаза и не открывал их, пока Шамиль не забрался на холм и не остановился. Голупа так убедительно нарисовал в воображении грузовик — темно-зеленый, с выцветшим ребристым тентом, дверь со стороны водителя открыта и свисает рука — что удивился бы, если б его на дороге не оказалось.
Он должен быть там. Он есть.
Голупа распахнул глаза. Не было грузовика.
Был шанс.
По дороге, в километре от Голупы, шли двое. Лицами к нему. Голупе везло — увлечены были разговором, вперед не смотрели. Он повернул Шамиля назад, вниз с холма, торопливо спешился, небрежно привязал коня к рябине, и, пригнувшись и отклячив зад, забрался на холм. Лег грудью на землю, приложил к плечу приклад, нашел путников прицелом, повел мушкой по дороге.
Опять повезло: путники, мужчина и девушка, остановились против него, на линии прицела, даже не пришлось сдвигаться. Их разделяла сотня метров. Голупа с такого расстояния в карту попадал.
Он погладил винтовку, едва касаясь. Ну, милая, не подведи. Он впервые стрелял из нее в человека. Выровнял дыхание. Расслабился. Успокоился. Сейчас была цель, была винтовка, и был он, а больше в мире не было ничего.
Решил стрелять в голову. И только тогда рассмотрел его лицо и понял, как ему на самом деле повезло. Мысленный пунктир траектории шел от Голупы к Антону Кошелеву, цели их атаки.
Девушка бросила в сторону фляжку, из которой только что пили по очереди.
Голупа положил палец на спусковой крючок. Медленно и плавно. Может, двоих сразу? Нет, не успеть, нужен Антон.
Набрал в легкие воздуха. Погнаться за девкой потом? Нет, голова дороже, не дай бог, украдут победу.
Выдохнул.
И нажал на спуск.
* * *
Сергей заночевал в лесу, не дойдя до Места. Перед тем как залезть в спальник, закрыл глаза, простер в стороны руки и стал слушать лес. Здесь не было врага, ни человека, ни зверя.
Наитие было слабым, похожим на сквозняк по ногам, когда кто-то открывает окно в соседней комнате, но Сергей развивал это чувство, зная: со временем оно станет главным. Наитие — утраченная, отмершая связь с природой, понимал Сергей, но ее можно восстановить.
Проспал всего четыре часа, но почувствовал себя отдохнувшим.
Когда проснулся, шел снег, первый в этой эпохе. Он был мелкий и твердый, похожий на соль.
Сергей вышел на дорогу. Ветер гонял крупинки снега по асфальту, и они цеплялись за жухлую, сухую траву обочин. Был мороз, его свежесть пахла разлитой водкой.
Сергей шел по асфальту и ощущал радостное воодушевление. Сердце колотилось громче, сильнее. Так было каждый раз, а потом наступало откровение, и он ничего не помнил, просыпался со Словом в голове.
Землю стало трясти. Он уловил ритм, похожий на приближающийся и нарастающий барабанный бой, только били в небесные сферы.
Он пошел быстрее. Блекло-багровой полосой высветилась заря.
Скоро лес вдоль дороги исчезнет, и он выйдет на открытое пространство, и там будет Волга, и мост из стали, и исполинская тарелка по другую сторону дороги.
Сергей закрыл глаза и пошел вслепую.
Крючков стоял меж деревьев в лесу, который редел, подходя к дороге. Он лепил голема. Их сходство бросалось в глаза, и кожа их была бледной, и светилась в отступающей ночи. Крючков исторгал из себя куски плоти и бросал на голема, как скульптор глину, и так же приминал и расправлял плоть пальцами на бледном снеговике.
Ознакомительная версия.
