Удивившись собственной мысли, он уставился на пустую тарелку. Счастье быть живым?!
Если так, то зачем сидеть в автомобиле с включенным мотором за запертыми дверьми гаража в ожидании смерти? Что он делает на этой Реке? Фаррел взглянул в лицо Джил и по смущению в ее глазах понял, что и для нее облик всего этого мира изменился. И было ясно, что как она ответственна за его новый взгляд на вещи, так и он ничуть не меньше виноват перед ней.
— Почему ты это сделала, Джил? — спросил он. — Почему ты решилась на самоубийство?
Она отвела взор.
— Я же говорила, что выступала в ночных клубах в сомнительных танцах, хотя и не в стриптизе… в строгом смысле этого слова. Мой номер был не так уж плох, но все же достаточно непристоен, чтобы пробудить во мне что-то такое, о чем я даже не подозревала. Так или иначе, но однажды ночью я сбежала и спустя некоторое время постриглась в монахини.
Она посидела молча немного, он тоже. Затем девушка взглянула ему прямо в глаза:
— Забавно все-таки с этими волосами, какое они могут, оказывается, иметь символическое значение. У меня были очень длинные волосы. И они составляли неотъемлемую часть моего номера на сцене. Его единственную скромную часть, ибо только они прикрывали мою наготу во время выступления. Не знаю почему, но волосы стали для меня символом скромности. Однако я не догадывалась об этом до тех пор, пока не стало поздно. С волосами я еще могла как-то оставаться сама собой: без них я почувствовала себя лишней в жизни. И я… я опять убежала, теперь же из монастыря в Рапидс-сити. Там нашла работу в универмаге и сняла маленькую квартирку. Но одной скромной работы оказалось недостаточно — мне нужно было чего-то еще. Пришла зима, и я свалилась с гриппом. Вы, наверное, знаете, как он иногда изматывает человека, каким подавленным чувствуешь себя после этого. Я… Я…
Она взглянула на свои руки. Они лежали на столе и были очень худыми и белыми, как мел. Печальный рокот Реки наполнил комнату, заглушив звуки музыки, льющейся из пианолы-автомата. А где-то на фоне этих звуков слышался рев водопада.
Фаррел посмотрел на свои руки.
— Я, должно быть, тоже переболел, — сказал он. — Видимо, так. Я чувствовал какую-то опустошенность и тоску. Испытывали вы когда-нибудь настоящую тоску? Эту огромную, терзающую вашу душу пустоту, которая окружила и давит на вас, где бы вы ни находились. Она проходит над вами огромными серыми волнами и захлестывает, душит. Я уже говорил, что не мой отказ от искусства, которым я хотел заниматься, виноват в том, что я нахожусь на этой Реке, во всяком случае не виноват прямо. Однако тоска являлась реакцией на это. Все для меня потеряло смысл. Похоже на то, когда долго ждешь наступления веселого Рождества, а когда оно наступило, находишь чулок пустым, без рождественских подарков. Будь в чулке хоть что-нибудь, я, пожалуй, чувствовал бы себя лучше. Но там ничего не было совершенно. Сейчас мне ясно, это была моя ошибка, что единственный способ найти что-то в чулке — это положить туда требуемое в ночь перед Рождеством. Я понял, что пустота вокруг является просто отражением моего собственного бытия. Но тогда я этого не знал.
Он поднял взор и встретился с ней взглядом.
— Почему нам нужно было умереть, чтобы найти друг друга и жаждать жизни?.. Почему мы не могли встретиться подобно сотням других людей в летнем парке или в тихом переулке? Почему нам надо было встретиться на этой Реке, Джил? Почему?
Она в слезах встала из-за стола.
— Давайте лучше танцевать, — сказала она. — Будем танцевать всю ночь.
Они плавно кружились в пустом зале, музыка звенела вокруг, захватив их; лились печальные и веселые, хватающие за душу мелодии, которые то один, то другой вспоминал из той далекой жизни, которую они покинули.
— Это песня из “Сеньора Прома”, — сказала она.
— А вот эту, которую мы сейчас танцуем, я слышал в те далекие дни, когда был совсем ребенком и думал, что влюблен.
— И вы любили? — спросила она, нежно глядя на него.
— Нет, не тогда, — ответил он. — И вообще никогда… до сегодняшнего дня.
— Я тоже вас люблю, — сказала она, и из пианолы-автомата полилась задушевная музыка, продолжавшаяся всю ночь.
На рассвете она сказала:
— Я слышу зов Реки, а вы?
— Да, слышу, — ответил он.
Фаррел пытался пересилить этот зов, Джил тоже, но безуспешно. Они оставили в гостинице невидимых духов, пляшущих в предрассветной мгле, вышли на мостик, сели на плот и отчалили Течение алчно подхватило их и понесло, водопад загремел победным хором. Впереди над ущельем в тусклых лучах восходящего солнца курился легкий туман.
Усевшись на плоту, обнявшись за плечи, они плотнее прижались друг к другу. Теперь даже воздух был наполнен шумом водопада, и по Реке стлался сизый туман. Вдруг сквозь туман смутно замелькали неясные очертания какого-то предмета. “Неужели еще один плот?” — подумал Фаррел. Он устремил взгляд сквозь прозрачную пелену и увидел песчаный берег, маленькое деревцо. Какой-то остров…
Внезапно он понял, что означают острова на этой Реке. Никто из них, ни он, ни Джил, не хотят смерти, а значит, эти островки являются аллегорическими островами спасения. Значит, еще можно отсюда выбраться живым и невредимым!
Вскочив на ноги, он схватил шест и начал толкать им плот.
— Джил, помоги-ка мне! — вскричал он. — Это наш последним шанс на спасение.
Девушка тоже увидела остров и тоже все поняла. Она присоединилась к Фаррелу, и они принялись вместе работать шестом. Но теперь течение стало свирепым, стремнины — неистовыми. Плот качало и швыряло из стороны в сторону. Остров приближался, постепенно увеличиваясь в размерах.
— Сильней, Джил, сильней, — задыхаясь, шептал Фаррел. — Нам надо вернуться. Надо выбраться отсюда.
Но потом он понял, что им ничего не удастся сделать, что, несмотря на их совместные усилия, течение продолжает нести их дальше, мимо последнего на этой Реке островка, связывающего их с жизнью. Оставался только единственный выход. Фаррел сбросил ботинки.
— Джил, держи крепче шест! — закричал он, схватил в зубы кончик линя, бросился в кипящую стремнину и поплыл изо всех сил к острову.
Плот резко накренился, шест вырвался из рук Джил, и ее сбросило на бревна. Однако Фаррел ничего этого не видел, пока не достиг острова и не оглянулся. В его руках оставалось как раз столько троса, чтобы успеть обмотать им маленькое деревцо и крепко привязать к нему плот. Когда линь натянулся, деревцо покачнулось, плот рывком остановился на расстоянии каких-нибудь пяти — шести футов от края пропасти. Джил стала на четвереньки, отчаянно стараясь удержаться на плоту и не сорваться. Схватив трос обеими руками, Фаррел хотел подтянуть плот к себе, но течение было настолько сильным, что с равным успехом он мог бы попытаться придвинуть остров к плоту.