Но вот и Владивосток. Здесь, в Приморской губернии, так же, как и в Чите и в Благовещенске, приходилось выкраивать время еще и на то, чтобы побродить по местным магазинам, лавкам, базарам, толкучкам – посмотреть где, чем, кто и почем торгует. Это надо самому видеть, и тогда получишь самое точное представление о том, почему процветает контрабандная торговля и какую роль она играет в жизни этого края.
Прямо скажу – ни магазины госторговли, ни кооперативные лавки не баловали ни ассортиментом, ни ценами. Ситец шел по полтиннику за аршин, а самый дешевый – по сорок пять копеек, трикотаж – по рубль семьдесят – рубль девяносто, сукно – за двенадцать с полтиной, чай стоил четыре рубля тридцать копеек за пачку. Да, и это при нынешних-то зарплатах! Тут даже на партмаксимум особо не разгуляешься, а если кто живет на двенадцать – пятнадцать рублей в месяц? Только голод кое-как заглушить, а все остальное уже и не укупишь! Ходи голый и босый… То-то, я смотрю, в этих магазинах и народу совсем нет.
Со мной одновременно в кооперативную лавку заглянул лишь один покупатель, похоже, из советских служащих не самого низкого полета. Долго присматриваясь к выложенной на прилавок мануфактуре, он потыкал пальцем в штуку ситца и поинтересовался:
– А повеселей расцветочки не найдется?
– Весь товар перед вами, – буркнул приказчик.
– И за это унылое дерьмо я должен отдать по полтиннику за аршин? – возмутился прилично одетый клиент. – Нет уж, по крайней мере, у «Кунста и Альберте» мне такой дряни точно не предложат. А у братьев Чуриных на китайский ситец и цены вполне божеские. – Махнув рукой, покупатель резко повернулся и пошел прочь.
Решаюсь задать приказчику вопрос, что называется, в лоб:
– А не проторгуетесь с таким-то ценами? Покупателей же, смотрю, к вам калачом не заманишь?
Приказчик, молодой парень, одетый в видавший виды пиджак с поддетым под него шерстяным жилетом домашней вязки, равнодушно бросил:
– Как начальство цены выставляет, так и торгуем.
– И много ли продать ухитряетесь?
Парень неопределенно пожал плечами, явно не намереваясь углубляться в эту тему.
Китайские лавки на базаре и лотки мелких торговцев радовали глаз гораздо большим разнообразием товаров, да и цены тут были не такие кусачие. Сапоги, например, можно было купить рублей на пятнадцать дешевле, чем в госторговле. А ведь для кого-то эта разница равна всему месячному заработку! Ситец шел по тридцать – сорок копеек за аршин. Напрямую спрашиваю одного лоточника:
– Чего же так дорого? За аршин ситца – сорок копеек? В Харбине тот же аршин, говорят, двугривенный стоит!
– И-и, милай! – весело осклабившись, проговорил торговец. – Иде мы, а иде тот Харбин! Ты еще энтот ситец привези! Весь товар оттудова китаезы на себе тащат, а мы у них уже тута берем на продажу. И ведь кажному еще свой барыш с того надо иметь. А коли наша цена высока – иди вона в кооператив! Пойдешь по шерсть, а придешь стриженый. – И лоточник тихонько захихикал.
Чай в китайской лавке был заметно дешевле центросоюзовского – всего два с полтиной за пачку. Учитывая харбинскую цену в семьдесят – девяносто копеек, навар, при всех издержках контрабандистов, должен был получаться солидный.
На базаре, почти не озираясь, в открытую торговали спиртом – пол-литровую бутылку предлагали за два червонца. Поторговавшись, можно было сбить рубль, а то и два. Но все равно – дорого. Видимо, отсутствие спирта и водки в госторговле позволяло контрабандистам безбожно вздувать цены. Ведь в Харбине литр спирта стоил всего лишь немногим более шести рублей.
Рынок был веселым местом. Тут помимо собственно торговых заведений были и меняльные конторы, потому что на рынке свободно расплачивались и новыми советскими деньгами, и старыми царскими, и китайскими, и японскими йенами, и американскими долларами… Подхожу к одной из таких лавок, чтобы прикинуть, как рынок ценит советский рубль, и чувствую, как кто-то тянет меня за рукав. Оборачиваюсь.
– Эй, гаспадина таварис! – громким шепотом обращается ко мне мальчишка не старше двенадцати лет, наряженный в какие-то дикие обноски. Национальность его определить трудно, как у любого беспризорника со стажем, но что-то азиатское в нем проскальзывает. Бурят? Монгол? Китаец? Может быть, гольд (сиречь нанаец)? Или мешаный? Акцент, во всяком случае, какой-то есть. – Атдахнуть хоцис? Пакурить?
Это он что имеет в виду? Покурить? Уж не в опиекурильню ли зазывает?
– Благодарю, – холодно бросаю в ответ, – зельем не балую.
– Слусай, не хоцис курить – ни нада! Тагда давай на девоцек пасматри! – не отстает пацан. – У нас девоцки есть, сладкия! Какую захоцис, такую найди. Русски, китайски. Китайски оцень харос, многа уметь! – Мальчишка покачал головой и поцокал языком, как заправский торговец, расхваливающий свой товар. – Савсем маленьки есть, свежи, как весенни цвиток пряма! – Зазывала не отставал в надежде на мелкую подачку за услуги.
– А в лоб хочешь? – решаю прервать эту маркетинговую операцию.
Пацан, ничего не ответив, крутнулся на месте и тут же ловко растворился среди базарной публики. Хорошо, что только за рукав подергал. А мог ведь и в карман залезть.
Вообще, китайское присутствие в городе было весьма заметно, притом не только по наличию собственно китайских лавок. Практически все частные торговцы продавали почти исключительно китайский товар, в контрабандном происхождении которого не приходилось сомневаться, да и сами приказчики нисколько не скрывали этого. Вблизи одной из центральных улиц – Семеновской – расположился китайский квартал, прозванный местными «Миллионка». Миллионка не только тянула к себе контрабандных торговцев, но и зазывала неустойчивую публику своими притонами, проститутками, опиекурильнями, разнообразными азартными играми. Это было царство жуликов, сутенеров, фальшивомонетчиков и прочей уголовной швали, пользовавшейся в своем преступном ремесле всеми преимуществами закрытой этнической группы, куда практически не было доступа со стороны.
Постепенно мы приближались к финальной стадии нашей командировки – к поездке в Хабаровск, где сейчас расположен административный центр ДВО. Принимающий нас во Владивостоке секретарь Приморского губкома РКП(б) Константин Федорович Пшеницын сообщает, что по телеграфу из Хабаровска передали просьбу секретаря Дальбюро ЦК РКП(б) товарища Кубяка, чтобы мы поскорее прибыли в Хабаровск, ибо на 28 октября назначено расширенное заседание Дальревкома с участием членов областной комиссии по борьбе с контрабандой, где предполагается и наше участие. Фридрих Вильгельмович недоволен:
