– May I call you Jay? (Можно я буду называть вас Джэй?)
– O sure, you may (ну, конечно можно), – неожиданно мастер Джейду взорвался заразительным смехом.
Василий тоже рассмеялся – ему явно нравился его новый знакомый. Оба они не заметили, как мертвенно побледнел надзиратель Кенчо Вангди: слово «джэй» на языке Дзондха означает фаллический символ, который Василий, странствуя по Бутану, видел уже не раз; часть мужского тела, которая этому символу соответствует, также называется Джэй (Jay). Бутанцы верили, что Джэй приносит счастье и удачу.
В этот момент из соседней камеры послышался грохот падающего тела.
– Чо это, Джэй? – Василий смешно стал вертеть своей гигантской головой.
– Nothing, – Мастер Джейду опять разразился хохотом и, продолжая смеяться, знаком приказал надзирателю удалиться. Бледный, напуганный Кенчо Вангди тут же выскочил из камеры.
Когда Мастер Джейду перестал смеяться и принялся утирать слёзы с глаз, Василий обратился к нему по-русски, иногда вставляя в свою речь английские слова и делая многозначительные паузы:
– Джэй, я понимаю, что ты начальник, boss и всё такое, а тут такое дело (пауза). Мне очень неудобно эээ… confuse… но, знаешь, хочется выпить, просто выпить водки. Водка, understand?
– Understand, – ответил Мастер Джейду, приветливо улыбаясь.
Ободрённый Василий даже обнял его за плечи и стал прохаживаться с ним по камере:
– Понимаешь, Джэй, вся эта история с арестом и тюрьмой меня страшно депрессирует, я ведь учиться сюда приехал, а не дурака валять – depression, understand?
– Depression, vodka, understand, – мастер Джейду тоже приобнял Василия.
– Слышь, Джэй, мне очень, очень неудобно, но не мог бы ты сходить в магаз, а? Depression, vodka, supermarket, sorry, big-big sorry, very big sorry, ёлы-палы…
– Yoli pali, understand, – повторил за Василием Мастер Джейду и расхохотался.
– Слышь, Джэй, денег-то у меня нет, всё в полиции забрали, но вот есть часы.
Василий снял с руки свои «Сейко» и протянул их мастеру Джэйду:
– Russian souvenir, no money!
Мастер Джейду взял часы и внимательно их осмотрел. На часах, кроме циферблата, имелся календарь. Часы эти определённо не являлись составляющим кармического события, вероятность которого была довольно велика. Мастер Джейду спрятал часы под тогой, затем открыл дверь камеры и что-то приказал ожидавшему там надзирателю Кенчо Вангди.
– Слышь, Джэй, а давай я сам в магаз сбегану ээээ… I go supermarket, я быстренько туда-сюда, ты мне только скажи, где тут у вас дежурный магазин и всё такое.
– Vasya, you’ll run away (ты убежишь), – Мастер Джейду опять рассмеялся.
– Вася ран эвэй, да куда я ран эвэй? – Василий даже развёл руками. – Куда Вася ран эвэй? Вон, на улице темно, я тут ничего не знаю, куда я ран эвэй? К тому же мне хочется с тобой, чертягой бутанским, выпить, закусить, – Василий даже легонько ударил Мастера Джэйду в плечо, – побазарить за жизнь. Вася не ран эвэвэй, а тут с big boss Джэй, с тобой, значит, дружить будет, friendship, значит.
– No, you’ll run away, – настаивал Джейду и тоже дружески толкнул Василия в плечо.
– Ну чо ты заладил, ран эвэй да ран эвэй…
Минут через десять в камеру Василия вошёл улыбающийся надзиратель с дымящимся блюдом мамос, нечто вроде пельменей, и литровой бутылкой водки «Абсолют». Василий сидел рядом с Мастером Джейду на тюфяке, они мирно беседовали:
– Нет, Джэй, ты не понял, «ёлы-палы» – это не то «ёлы-палы» – это сдержанное восхищение перед многосложностью мироздания… ээээ… easy joy, – увидев водку и закуску, Василий радостно хлопнул в ладоши и пригласил всех «к столу».
Надзиратель, правда, отказался и вышел, а мастер Джейду согласился остаться.
– Пусть нас коснётся дыхание Будды, – произнёс Василий первый тост и выпил.
Они долго сидели на тюфяке, выпивая и закусывая при свете двух так уютно горящих в темноте бутанской ночи фонарей.
Говорил всё больше Василий, пытаясь объяснить мастеру Джейду основы русского пофигизма:
– Джэй, вот скажи: «Солнце всходит и заходит, а в Японии всегда светло». Э-э-э… Сан камс анд ран эвэй, бат олвэйз лайт, давай-давай, скажи…
Мастер Джейду, хохотнув, повторил довольно чётко по-русски:
– Солнце всходит и заходит, а над Японией всегда светло.
Василий вскочил на ноги, смешно сощурился и сказал:
– А мне по фигу, светло над Японией или нет, – он закинул голову, открыл рот и замер в таком положении, затем хлопнул свои ляжки со всей силы и, видимо, вследствие этого, из него, наконец, вырвалось первое «Ха»… потом ещё одно «Ха», потом «ха» посыпались как картошка из ведра.
Мастер Джейду тоже вскочил на ноги и, в точности повторяя движения и звуки Василия, сделал упражнение с «Ха». В итоге оба они упали на тюфяк, продолжая смеяться…
Далеко за полночь Мастер Джейду встал и начал прощаться с Василием:
– Вася, это тебе, – сказал он по-русски фразу, которую только что выучил, и повесил Василию на грудь небольшой медальон с изображением распустившегося лотоса.
– Слышь, Джэй, может, ещё посидим, хорошо же ведь, ёлы-палы!
Мастер Джейду ещё раз улыбнулся и отрицательно покачал головой. Уже в дверях он обернулся и, указывая Василию на грудь, сказал:
– You’ll run away. O yes, you will (ты сбежишь, ты точно сбежишь).
Наутро надзиратель Кенчо Вангди принёс в камеру Василия полную миску свеженарезанных зелёных и красных овощей, один кувшин с тёплой водой, другой – с отваром ароматной травы ис-тсчи, а также рюкзак Василия, в котором в полной сохранности лежали его вещи: три пары скрученных в комочки носков, две пары нижнего белья, зубная паста, щётка, авторучка, трактат о пофигизме и рукопись Жени Конгви. Там даже была его любимая алюминиевая ложка, которая привязалась к нему с питерских ещё времён…
Примерно через неделю, вечером, в сопровождении надзирателя Кенчо Вангди, Василий возвращался в свою камеру, почти целый день он провозился со стареньким «Фордиком» – единственным моторизованным транспортным средством, бывшем в распоряжении тюремного ведомства провинции Паро. К вечеру старый, убитый горем пикап, наконец, завёлся.
Теперь же Василий громко отчитывал Кенчо по-русски, вставляя иногда английские слова:
– Кеша, пойми меня правильно, для ремонта нужен инструме́нт, в смысле – инстру́мент, а у тебя его нет. Кеша, ноу инстру́мент, андэстэнд?
Надзиратель согласно кивал.
– Я те больше пальцем чудеса творить не буду, андэстэнд? – Василий даже остановился прямо посередине лестницы и стал крутить в воздухе грязным указательным пальцем в смысле того, что чудес больше не будет.
Надзиратель смущённо пожал плечами, и они пошли дальше. Совсем рядом с камерой Василий вдруг остановился и стал объяснять по новой:
