Я поморщился.
— Гамов, зачем такая выспренность?
— Для впечатления, — спокойно ответил он.
— Вы уверены, что маршал пропустит подобный текст?
— Еще как! Надо же ему чем-то похвастаться. В неудачных войнах, когда теряют армии, похваляются подвигами отдельных солдат. После измены патинов, после гибели «Золотых крыльев» он на всю страну раззвонит об успехе нашего диверсионного отряда.
— На свою голову раззвонит! — зловеще произнес Пеано. И сопроводил грозное предсказание самой сияющей и радостной из своих улыбок. Удивительно не совпадал смысл его слов с выражением лица!
Я пошел готовить электробарьер к демонтажу.
Все изменилось к утру.
Дивизия «Золотые крылья» сложила оружие. Об этом нас известил в очередной депеше маршал Комлин.
— Ваше мнение? — вызвав нас в штаб, спросил генерал Прищепа.
Первым ответил Гамов:
— Родеры концентрируют пленных в колонны, чтобы отвести их в свой тыл. Они не будут атаковать нас с севера, имея за собой массы пленных. Даже обезоруженные «Крылышки» осложнят сражение с нами. А когда и на севере, до моря, наших уже не будет, они ударят и с севера, и с юга, а с востока к ним присоединится четвертый корпус патинов, который пока сохраняет удивительную неподвижность. Думаю, его бросят на нас — и это будет первый акт войны патинов с нами.
— Вы сказали — атака родеров с севера и юга, а если поддержат патины, то и с востока. Почему не упоминаете атаку с запада? Фронт нашей дивизии обращен на запад.
— Именно потому, генерал, что наш фронт обращен на запад, он всего безопасней. Только идиоты ринутся через такую реку, как Барта, в лоб на электробатарею, когда появилась возможность атаковать нас с флангов и тыла.
— Что скажете, майор? — спросил генерал меня.
Я рассматривал карту с обстановкой. Карта открывала неожиданные возможности. Но надо было хорошо продумать их. Я ответил:
— Согласен с полковником.
В комнату вошел дежурный по штабу и доложил, что вокруг машин с деньгами собралась толпа солдат и требует, чтобы деньги выдали всем, а не только диверсионной группе. Они просят командира дивизии. Генерал сердито посмотрел на Гамова.
— Полковник, вы начали эту странную раздачу кредиток. Теперь сами наводите порядок.
— Порядок будет, — заверил Гамов, вставая.
Я вышел с ним. Машины с деньгами стояли на площадке за обратными скатами двух опорных холмов электробатареи. Вокруг них скопилось сотни две галдящих солдат. Охрана машин — с десяток солдат вместе с сержантом — держала наготове ручные резонаторы. Я быстро прикинул, что вооруженного отпора разрешать нельзя: первый же залп резонаторов на таком расстоянии превратит напирающих солдат в толпу обезумевших бестий, способных от боли все разнести.
Нас с Гамовым встретили криками:
— Где генерал? Мы просили генерала! Пусть придет генерал!
Гамов влез на ступеньку машины и сделал знак, что будет говорить. В толпе медленно затихал шум.
— Генерал Прищепа ранен, — начал Гамов. — Ему трудно ходить, еще трудней толковать с неорганизованной толпой. Он привык командовать солдатами, а не оравой. Буду говорить я.
Взрыв негодующих голосов покрыл его слова. Гамов спокойно ожидал, пока шум снова утихнет. Толпа умножалась. Среди бегущих к машинам я увидел и солдат диверсионного отряда, после рейда получивших в лесу денежные выдачи. Почти все они были с лучевыми импульсаторами. Я не труслив, но меня охватил страх. Конечно, я понимал, что они собираются защищать машины от грабежа, а не участвовать в нем. Но если они применят оружие, площадку усеют трупы.
— Раздачу наград за бой я предпринял на свой риск, — продолжал Гамов. — И поэтому вы должны объясняться со мной, а не с генералом. Но я не умею орать, и мои два уха не вместят тысячи ваших криков. Выделите одного представителя, и пусть все слышат наш разговор.
В толпе кого-то выталкивали, несколько голосов уговаривали: «Иди, Семен, да иди же! Доказывай полковнику! Валяй, пока по шее не схлопотал!» Из толпы выбрался высокий солдат, белобрысый, краснощекий, усатый.
— Ну, я буду! — выдавил он из себя.
— Докладывай по форме! — приказал Гамов.
Солдат оглянулся, из толпы поддержали криками.
— Рядовой второго батальона Семен Сербин. Что еще?
— Еще — то самое, ради чего сюда явился. Доложи претензии.
Сербин опять оглянулся на толпу, и его опять поддержали криками. Теперь он говорил свободней. Претензия одна — обидели солдат. Такую гору денег раздобыли, а роздали только двум сотням. Для кого остальные? Для себя? Берите и себе, но и нас не обделяйте. Надо по совести — военную добычу всем поровну. Все воюем, всех и награждать.
Снова заговорил Гамов:
— Все верно, Семен Сербин. Все воюем, и всех надо награждать. Но ведь воюем не одинаково, один смелей и удачливей, другой осторожней и боязливей. Почему же обоих награждать одинаково? Диверсионный отряд вчера воевал, кое-кто погиб, многие ранены. А ты в эту ночь стоял на спокойном карауле или дрых в палатке. За что же тебя награждать? Вот отличишься в сражении, получишь награду.
— А если прихлопнут в сражении, на хрена мне тогда награда? — зло крикнул солдат. — Мне сейчас нужно, за окопы, за перестрелки, за ночные переходы… Мертвым не повеселишься. Кончай уговоры, открывай машины! — он повернулся к толпе. — Верно говорю, братцы?
На этот раз в ответном шуме я не услышал единодушия. Кто-то заорал:
— Полковник, а в других боях будут награды?
— Будут! Сами же видите — денег гора! Гора принадлежит вам, но за реальные заслуги, а не потому, что стоите рядом с этими машинами. Я не позволю, чтобы раненный в бою получил то же, что и прячущийся за спины товарищей.
Теперь слышались голоса: «Верно! Правильно говорит полковник!» Но большинство еще поддерживало Сербина. Один из солдат диверсионного отряда протиснулся вперед и крикнул:
— Семен, ты меня знаешь, я Варелла! Что можно шлепнуться в любом бою — точно, можно. А ведь не шлепнулись пока. А ты и не ранен. Все в твоем отделении с ранами, а ты, вот же счастье, — нет!
Сербин понял, что настроение в толпе меняется.
— За мной! — заорал он. — Кто не трусит, выходи!
Из толпы стали протискиваться солдаты. Один за другим они выбирались наружу, кучка вокруг Сербина густела. Сержант охраны приказал своим солдатам поднять резонаторы. Взмахом руки я запретил ему стрелять. Солдаты вновь опустили оружие. Жестом я подозвал поближе солдат из диверсионного отряда и вынул свой импульсатор. Если дойдет до схватки, сам уложу Сербина, решил я, а остальных одолеют мои диверсанты. Гамов стоял невозмутимый, лишь повернул лицо в мою сторону и кивком поблагодарил.
— С дороги! — крикнул Сербин. — С дороги, полковник! Поперек не становись!
Гамов поднял руку, показывая, что еще хочет говорить.
— Не слушайте! — надрывался Сербин. — Нужна мне награда, когда я мертвый буду валяться в дерьме! По горло сыт дерьмом. Прочь с дороги!
— Взять его! — крикнул Гамов.
В диверсионный отряд подбирались не только смелые, но и сильные и ловкие. Сербин отчаянно заметался в сплетении дюжих рук. Он пытался что-то выкрикнуть, но удар Вареллы усмирил его. Охрана машин снова взметнула резонаторы. С десяток диверсантов, став между охраной и толпой, стали теснить толпу назад. Толпа под дулами резонаторов, и сдерживаемая стенкой схватившихся руками людей, недобро молчала. Любое неосторожное слово могло породить новый взрыв. Я боялся, что Гамов не сдержит свой норов. Но и тени гнева не было на его лице.
— Семен Сербин, по военному закону я должен расстрелять тебя перед строем солдат за попытку поднять бунт в полку, — говорил Гамов так громко, что его слышали в толпе даже тугоухие. — Но я не буду тебя расстреливать. Я верю в тебя, Сербин. Ты человек смелый, к тому же ни разу не ранен, не ослаб, значит, будешь страшен для врага. Убежден, что еще покажешь доблесть в бою и я еще пожму тебе тогда руку и вручу ценную награду. Но за сегодняшнее буйство тоже надо тебя наградить. Ты сказал, что сыт по горло дерьмом. Нет, Сербин, ты еще не пробовал настоящего дерьма. А сейчас испробуешь — и, точно, досыта! — Гамов властно приказал:
— Бросить его в отхожий ров!
На склоне холма, позади электроорудий, был вырыт отхожий ров с наклоном в быстротекущую Барту. Несколько диверсантов потащили туда отчаянно забившегося Сербина. Толпа, не сразу разобрав, что произошло, зашевелилась, загомонила, стала распадаться. Прошла минута-две, и вся толпа устремилась к отхожему рву. Вокруг машин осталась охрана и мы с Гамовым.
— Посмотрим, — хмуро сказал Гамов. — Это противно, но надо видеть, что делаем.
Над рвом взметнулось тело Сербина. Его вопль потонул в разноголосом реве толпы. Все теперь теснились к обрыву холма, чуть не валясь в ров. Сербин упал в зловонное месиво, вскочил, поскользнулся, опять упал, опять вскочил. Он дико ругался, а ему отвечали хохотом — очень уж смешон был человек, стирающий грязными руками грязь с лица и одежды и что-то со слезами орущий сквозь коричневую маску, облепившую всю голову. Вероятно, были и осуждающие голоса, но их заглушал безжалостный хохот развеселившейся толпы.
