Ознакомительная версия.
– Андрюша, милый, я иду к тебе… И заслоню… и возьму за руку, и поведу тебя… на бал «пылающих». Я всё поняла, любимый. Я отдала лекарство, но знаю как… Пусть мне придется потерять всё… пусть…
– Я услышал!!! – ударил в уши знакомый голос с перрона. – Но не пытайся объять роман! Ты еще не ослепла!
Лена шагнула вперед, и стена ливня скрыла от нее зал.
Андрей открыл глаза, пытаясь вспомнить, где потерял сознание. Прояснение медленно наполнялось шляпами, пустыней и вокзалом, накрывая в строгом соответствии каждое видение – людьми, площадью и концертом, на сцене. Но тут он увидел чье-то лицо: человек в полувоенной форме склонился над ним. Андрей попытался поднять голову – чуть в стороне женщина в белом халате доставала шприц.
– Давно лежит? – спросила она равнодушно.
– Второй день.
– И что ж, раньше не звали?
– Думали, кончился. Оттащили, всё некогда было… а сегодня застонал.
– Я говорю, стреляют и в вас и в тех, за щитами, – продолжая начатый разговор, заметила женщина. – По всей видимости, во-о-н оттуда, – она кивнула в сторону высокого здания. Кто-то стравливает.
– Откуда такая умная? – огрызнулся мужчина. – Делай, что положено… а мы разберемся… – и внимательно посмотрел туда же. – Сирко с ребятами проверяют.
– Очнулся, – кивнув на открытые глаза, бросила медсестра. – Как мне все это надоело! Уж пришли бы куда…
– Придем. Сегодня и придем, – «полувоенный» склонился снова. – Вы кто?.
– А где… мальчик?
– Какой еще мальчик?! Сутки как лежите! Кто, спрашиваю?!
– Писатель, бредущий в Колизей.
– Чего?!
– По жалобе человеческого рода, веду следствие и готовлю тяжкое обвинение против полководцев…
– Я спрашиваю, кто?!!! – «полуобманутый» со злостью тряхнул лежавшего. – Издеваешься!
– А ты его еще «контрой» обзови, – усмехнулась женщина. – Не видишь, бредит… или чокнулся, – она застегнула сумку. – Пойду в палатку, чаю хоть попью, отдохну.
– Иди вон в ту, там без добавок, – человек в форме чертыхнулся и вдруг услышал:
– Оставьте его сударь! Ах, оставьте, умоляю вас!!!
К нему быстро приближался незнакомец странного вида. Длинная, видавшая виды шинель старого покроя, прикрывала камзол. На лице блестело пенсне.
– Еще один! – усмехнулась женщина. – Вот уж точно, шабаш сумасшедших. Ладно, разбирайся… пошла.
– А вы еще откуда?! Здесь не театр! – тот угрожающе поднялся.
– Ошибаетесь, милейший, ошибаетесь! – улыбка Безухова вышла неловкой, но всё же выполнила свою роль.
«Получеловек» смерил незнакомца взглядом:
– Вы его знаете? – и тут же сообразив что-то, добавил: – Короче, сами разбирайтесь…. Но что б к вечеру обоих здесь не было! Отмайданить бы вас, да некогда! – он с досадой махнул рукой и скрылся.
– Сударь! – Безухов уже тряс Андрея, – сударь, откуда вам известны эти слова? О роде человеческом? Ради бога, откуда? – Он огляделся. – Здесь опасно, вставайте. И вообще… – Пьер помог парню подняться.
– Граф! Вы?! Как здесь? Впрочем, не время. А где… кровь? – тот рассеянно посмотрел на брусчатку. – А мальчик?!
Безухов, понимая связь, заключенную в словах Андрея о «полководцах» с недавним диалогом, даже обрадовался, на мгновение забыв и площадь, и крики, и безумие, в котором находился уже сутки. Всё это время его принимали то за тронутого, то за пьяного или артиста, но ни разу!., за человека. И он узнавал людей заново. Они же себя – нет.
– Киев! – произнес Пьер и еще раз огляделся. – Киев! Матушка Русь, куда несешься ты?!
– Туда же! – отряхиваясь, бросил парень.
– Вы только послушайте, чего-с насмотрелся я, сударь!.. – он схватил того за руки, – ах, боже мой, боже мой, – и перекрестился. – Ради чего же победы?! Ради чего былые жертвы-с?! Бедный Андрей, бедный Андрей!
– Вы мне? – наш герой окончательно пришел в себя.
– Вас тоже так зовут?!
– Возможно… Но пару минут назад… я был другим.
– Это не случайно! Не просто я встретил вас! Невидимая нить… меж вами и князем! Да-с! Ах, милейший, чего же я насмотрелся, вы не поверите! Никогда-с! Безумие-с! Губернатора! Цепями к столбу! На коленях! И ране были вольнодумцы на Руси… Да хоть Стеньку Разина возьмите! Извольте ж, вешал! Скор на руку-то был, мерзавец! Так и сказать – просто вор! А эти… глумиться… Над семьей, детьми…
– Вот так, Петр Кириллыч, вот так… – Андрей осторожно высвободил руки.
– Да что ж, жандармы? Власть? Безмолвствуют! Извольте защищать-с! Я прямо так и сказал-с! Так в шею вашего покорного слугу, в шею-с! А люди-то смеются! Смеются! Думают – надо мной! Средневековье! Да-с, милейший… А вера?! Где, позвольте спросить, вера? И то наше будущее?! Да за что?! За что-с?
– Будущее, Петр Кириллыч, ваше будущее. Плоть от плоти ваше. В ненависти и разбое! Собирает оброк с несчастных! – Андрей уже двигался вперед, обходя ящики, груды камней и мусора. Дым от горящих покрышек застилал вид на проспект. Безухов едва поспевал.
– Сорок миллионов и все ненавидят друг друга! «Окаянные дни»[17] через сто лет!
– Вы не в себе, сударь! За что-с?!
– Каждый за что-то своё. Вот такое государство несчастий. Уж поверьте, расколоть человека можно на раз!
– Так оброк-то – идолам!
– Им, граф, им…
– Так ненасытны-с! Идолы-то!
– И знамёна, и призывы… – Андрей остановился, ища глазами что-то. – И никто не остановит девятый вал…
– Да веруете ли вы, сударь? – Вдруг воскликнул Безухов.
– Это связано?! – продолжая всматриваться в дым, ответил влекущий гнев, – А вы?!
– Так сызмальства, непременно-с! Да разве ж можно иначе?!
– И я верую. – Молодой человек резко остановился и повернулся к Пьеру. – А вот верите ли вы, что Бог – есть любовь?
– Странный вопрос, сударь, Андрей… простите, не знаю по батюшке…
– Андреевич.
– Андрей Андреевич. Так вот-с, странный по месту предъявления, да-с.
– Да уж, печатайте – по месту… звучания в этом мире! – Парень усмехнулся. – Значит, слово и место чужды? Друг другу-то? Разве такое возможно, Петр Кириллыч?! Разве не слиты они везде и всегда?! Как и любовь, в которую вы верите. Как и Бог, как и всё это?! – Он обвел рукою площадь. – В одном, единственном месте! Сам праотец! Наш Адам – прямо перед вами! Дважды повергнутый на землю! Уже в прямом смысле! Вон его сердце, – и указал на толпы, накатывающие на щиты, – оно клокочет! А вот и кровь – у них под ногами… не всякий видит! Разум, – он огляделся, – да где же разум?! А? Граф?! Зато тело… тело как и прежде распластано крестом… вдоль Крещатика, – рука вытянулась вперед, – и поперек площади! Уловили аналогию?! – Ладонь рубанула воздух. – И снова распяли! Теперь уже после исповеди!
Ознакомительная версия.
