Вот и сейчас тоже.
«Кабинетка… — машинально прикидывал Савелий. — Кабинетка-театралка в чистом виде… Клара — загруженная, а я… А я, пожалуй, провисший…»
— Если и списывали, — кашлянув, произнес он вслух, — то не больше, чем всегда. Передирают, как правило, дословно… а тут об одном и том же, но по-разному.
— Так! — решительно сказала завуч. — Что в итоге? Получается, чуть ли не четверть ваших родителей — ролевики?
— Моих?
Завуч поморщилась.
— Перестаньте цепляться к словам, Савелий Павлович! Вы прекрасно понимаете, о чем я… Впрочем… — уголок слегка подкрашенного рта презрительно покривился, — с кем поведешься…
— Вы про Петра Маркеловича?
Краска бросилась в лицо Клары Карловны, и Савелий Павлович, отвлекшись наконец от своих ролевых фантазий, впервые в жизни обратил внимание, что завуч скорее молода, чем моложава. Если и старше самого Савелия, то не намного. Внезапное это открытие вызвало новый оползень предположений. А ведь что-то у них там, наверное, стряслось с Петром Маркеловичем, если она даже имени его не может спокойно слышать.
— Вы проницательны, — процедила Клара, то ли угадав его мысли, то ли просто отвечая на предыдущий вопрос. Взяла первое попавшееся сочинение, прочла: — «На выборы мы не пойдем, потому что в воскресенье у нас полигонка…» Что такое полигонка?
— Полевая игра. Видимо, всей семьей выезжают.
Отвечал Савелий Павлович механически, а сам пытался припомнить, когда он заметил первый раз эту лютую ненависть завуча по воспитательной работе к женолюбивому преподавателю истории. А ведь, получается, между первой и второй четвертью прошлого учебного года… иными словами, в ту самую пору, когда Петр Маркелович сочетался очередным законным браком. Совпадение?..
— Что вы сами об этом думаете? — резко спросила Клара.
Савелий не сразу сообразил, о чем она? Ах да, полигонка… Назначена на субботу и продлится до понедельника. А в воскресенье выборы. Честно говоря, Савелий Павлович много уже чего передумал. Помнится, сразу же, как только проверил сочинения, кинулся к Петру Маркеловичу:
— В чем дело? Вы что, все отменили? Почему?
Игротех тонко улыбнулся.
— Так, мастерский произвол.
— А-а… — сообразил Савелий. — То есть ролевики будут в поле, а в городе за них проголосуют?
— Упаси боже! Все по-честному.
Больше из него вытрясти ничего не удалось. История представлялась Савелию совершенно загадочной: провести такую подготовку, потратить столько сил — и в последний момент сыграть отбой? В голове не укладывалось. Единственная относительно правдоподобная версия звучала так: итоги павильонки в спортзале оказались настолько неутешительны, что оппозиция пошла на попятную. Или на сделку с властью, что, собственно, одно и то же. Короче, от помощи неформалов политики, скорее всего, отказались.
— Так что вы об этом думаете? — настаивала Клара Карловна.
— Возможно, форма протеста, — неуверенно высказался молодой педагог.
— То есть ролевики решили бойкотировать выборы?
— Ну да…
Несколько мгновений Клара Карловна сидела неподвижно и незряче, не смея поверить этакому чуду. Слишком уж, согласитесь, удачно все складывалось. И не исключено, что в ту же самую минуту во всех школах Гоблино с точно такой же надеждой в глазах замерли многие-многие педагоги, отягощенные обязанностью обеспечить Парамону Сидоровичу Кирдыку убедительную победу на выборах.
Возможно, так оно и было, поскольку в следующие два-три дня агитационная истерия плавно и неуклонно пошла на спад. Действительно, к чему напрягаться, если противник сам обрек себя на поражение?
Но все это чуть позже. А в данный момент Савелий Павлович завороженно смотрел на оцепеневшую завуча (а как еще скажешь?) и по-прежнему силился уразуметь, что за персонаж перед ним. Конечно, не «член по принуждению, внутренне не готовый к фальсификациям, но зависимый от председателя», — тут иное… Так кто она? Фанатка дисциплины, бесполая и беспощадная, или же (более сложный случай) несчастная женщина, долго и терпеливо подбивавшая клинья под импозантного мастера игры, готовая ради этого хоть на полигонку — лишь бы вместе… затем подло обманутая в своих ожиданиях и возненавидевшая все, что имеет отношение к ролевой чуме?
Завуч вышла из столбняка так внезапно, что Савелий не успел отвести взгляд. Несколько мгновений педагоги смотрели друг на друга в упор, затем чего-то испугались. Клара даже глаза закрыла. Потом открыла вновь.
Но это уже были совсем другие глаза.
* * *
— Есть, мой капитан! — с чувством произнесла юнга Кэтрин. — Будет исполнено, мой капитан!
Капитан Джек Воробей, долговязый, рукастый, в распахнутой кружевной рубахе, стоял на корме, широко расставив ботфорты, и с надменным видом похлопывал коротким клинком по бархату штанов. Утренний бриз играл концами алой наголовной косынки. Лето выдалось влажное, заливные луга еще и не думали выгорать, вода в озерах и ериках стояла по-весеннему высоко.
Кэтрин была влюблена в своего капитана. Собственно, ради него кроткая набожная девица бросила родимый кров в Новой Англии, бежала в пираты и вот уже третий год скрывала свой истинный пол. На корабле ее звали Ником.
Да, не красавица: исчезающе маленький подбородок, излишне раздвинутые щеки, куда ж ей до великосветских дам с мраморными плечами и ненавистно классическим профилем — из тех, что постоянно увиваются вокруг знаменитых морских разбойников! Бесчувственные расчетливые твари, готовые при первом удобном случае на любую низость… швырнуть на пол священную книгу… оторвать голову идолу… А Кэтрин — при всех своих изъянах — одна такая. И никогда не найти капитану более преданного и горячего сердца!
— Теперь все зависит только от тебя, мой мальчик, — сурово насупив брови, юношеским баском напутствовал юнгу Джек. — Не подведи своего капитана…
— Так точно, мой капитан! — в восторге отозвалась Кэтрин-Ник и спрыгнула с кормы галеона на низкий бережок Гоблинки. Как давно она мечтала о том, что ей, непременно ей, поручит легендарный пират миссию небывалой важности, от выполнения которой зависит все: в том числе и само существование этого мира.
В брезентовом шатре влюбленная юнга переоделась в нечто не слишком, на ее взгляд, приличное и достала свиток, который, собственно говоря, свитком как таковым не являлся и скорее напоминал вырезанную из Библии страницу. Почему именно из Библии? Потому что в набожных семействах Новой Англии иных книг не водилось. В левой части листа выстроились столбцом несколько строк, а в правой — такое же количество крохотных пустых квадратиков. В третьем сверху был заранее проставлен магический символ.
