— Мэри… Мисс Чедвик тоже придерживается такого мнения, — с грустью сказал Кинросс. — Я никогда и не предполагал, что столь многие захотят… — его голос дрогнул.
— Простите, что прерываю вас, — сказал Ланкено. — Но сбылась моя самая сокровенная мечта, и меня переполняют чувства. Если вы позволите, я нанесу визит герру Крюгеру прямо сейчас.
Он поклонился и пружинистым шагом пошел прочь. Внезапно рядом с Кинроссом возникла австралийка, пристально следившая за Ланкено.
— Ты слышала, что он сказал, Мэри? Но я знаю, что мы можем вернуться в наш прежний мир, хотя это и сопряжено с опасностями. Как только я что-нибудь придумаю, я дам тебе знать.
Мэри, казалось, даже не слышала слов Кинросса. Она с восхищением в глазах смотрела вслед удаляющемуся Ланкено.
— Вот это да! — произнесла она. — Настоящий мужчина!
Кинросс вернулся к костру. Он буквально кипел от возмущения. Гарсия разговаривал с группой латиноамериканцев, среди которых было три женщины. Кинросс подошел к родезийцу, крупному мужчине с мучнистым цветом лица, одетому в широкие шорты. Его звали Питер Уайт.
— Что вы обо всем этом думаете? — спросил Кинросс.
— Тут довольно неплохо, — ответил он. — Словно вернулся в детство.
Кинросс поморщился.
— Знаете, Уайт, если мы как следует постараемся, то сможем вернуться обратно через эти ворота.
— Я никогда не захочу этого, — спокойным голосом ответил родезиец. — Мне здесь хорошо.
— Но со временем, когда вам все надоест…
— Надоест? Знаете, Кинросс, последнее, что осталось у меня в памяти от старого мира, это как я умирал в вельде от лихорадки. Сны… Видения… Я не собираюсь возвращаться обратно.
— Вы считаете, что все это вам снится?
— Да, это сон. Приятный сон, и у меня нет желания просыпаться.
Кинросс отошел в сторону, горестно качая головой. Гарсия все еще объяснял что-то по-испански стоявшим у костра людям. Бесцельно побродив несколько минут, Кинросс прилег у хлебного дерева, растущего недалеко от костра. Он чувствовал себя усталым и раздраженным. Со склона спускались еще двое — мужчина и женщина. Пусть ими займется Гарсия, подумал Кинросс и закрыл глаза.
Через несколько часов из рощи вышел фон Ланкено с сияющим от радости лицом. Он созвал своих людей и рассказал, в чем будут заключаться их обязанности. Каждому вменялось собирать утром определенные фрукты или ягоды, а затем приносить их к пещере и складывать на каменный алтарь. Затем он приказал соорудить хижины. У Уайта оказался топор, а у одного из мозамбикских негров — мачете. Когда фон Ланкено убедился, что все принялись за работу, он присоединился к Кинроссу, лежавшему под хлебным деревом. Вскоре к ним подошел и Гарсия.
— Я долго беседовал с герром Крюгером, — сказал фон Ланкено, сев и обхватив колени своими длинными руками. — Он столько всего рассказывал о вас, господин Кинросс.
— Что именно? — прищурившись, спросил Кинросс.
— Он рассказал мне о той особой связи, которая существует между вами. Нечто такое, что помогло вам попасть в этот мир. Он сам еще до конца в этом не разобрался. Но уверен, что вы должны быть его посредником в этом мире.
Кинросс ничего не ответил. Фон Ланкено тяжело вздохнул и продолжил:
— Я с удовольствием буду вам подчиняться, господин Кинросс, и выполнять все ваши приказания.
— Мне не нужны ни власть, ни ответственность, — сказал Кинросс. — Можете сами брать на себя командование, господин Ланкено, только, ради Бога, оставьте меня в покое.
— Если вы хотите остаться в стороне, то мне не останется ничего другого. Но я надеюсь, вы позволите мне обращаться к вам за советом.
— О, конечно, — устало ответил Кинросс.
— Вы знаете, все это так восхитительно, что у меня просто голова кругом идет.
— Мне знакомы ваши чувства. Нам пришлось здесь столкнуться с явлениями, которым мы не можем найти объяснения. Не стану отрицать, в юности я немало думал об этом и прочитал много нелепых книг. Но сейчас мне кажется…
— Вы слишком серьезны, Кинросс. У нас есть новый мир, и ему совсем не обязательно быть копией старого. Мы можем упростить химию, систематизировать минералогию… Разве это не поражает ваше воображение?
— Вам не удастся преодолеть законы сохранения энергии, господин Ланкено. Чем больше здесь появится людей, тем труднее будет совпадать с ними. Крюгер сам мне об этом сказал, и я считаю, что он не ошибся.
— Герр Крюгер никогда не причислял себя к сторонникам второго закона термодинамики, иначе никого бы из нас тут не было. И большинство из тех, кто появляется в этом мире, теряют человеческую сущность. Вы же сами об этом прекрасно знаете.
Фон Ланкено окинул взглядом Гарсию и продолжил:
— Я просто в восторге от того, что люди разлагаются на элементы, обогащая окружающий их мир. Это замечательно, когда стирается грань между субъектом и объектом. Вы только представьте, какую огромную энергию мы можем взять у этих людей! Каждое дерево и камень будут иметь свои индивидуальные особенности, частичку человеческой души. О, Кинросс, этот ваш второй закон действует только в старом мире. А в этом мире будут править магия и волшебство, пока не наступит конец истории.
Кинросс нахмурился.
— Да? И мы будем спокойно следить за тем, как люди разлагаются на первоэлементы? Фей и Бо-Бо…
— На начальном этапе жертвы неизбежны, но больше подобного не повторится. Что же касается остальных, то мы разработаем специальные ритуалы, которые помогут нам контролировать процесс распада личности. Мы с герром Крюгером уделили довольно много времени обсуждению именно этого аспекта.
— Что-то я запутался, — вмешался в разговор Гарсия. — Вы считаете, что меня это тоже коснется? А если я не захочу распадаться на элементы, что тогда?
— Вряд ли вы сможете этому помешать, господин Гарсия. К тому же, после этого вы станете гораздо счастливее.
— Вы говорите точно так, как и Крюгер. Кинросс, что это все значит?
— Он имеет в виду, что пустота этого мира растворяет нас независимо от нашего желания. Это можно сравнить с комочком соли, который растворяется в пресной воде.
— Пустота? А разве ее не существовало в старом мире?
— Лишь в таких местах, как, например, Атлантический океан…
— Ага, понятно. А вообще-то старый мир уже настолько насыщенный, что соль в нем больше не растворяется.
— Именно. Наоборот, комочек соли обрастает новыми кристаллами.
— Это напоминает мне о нашем утреннем разговоре. Мы отдаем этому миру своих демонов.
— Демоны? — перебил Ланкено. — Именно об этом и говорил мне герр Крюгер.
— Странно, но теперь, кажется, я начинаю понимать, — медленно произнес Гарсия.
