Пфейфер минуту тому назад красный, как пион, побелел.
— Вот! — кинул Батьянов ему в лицо четыре маленьких кусочка картона. — Вот те крапленые карты, которыми вы выиграли у меня «ключ мавра»! Вы знали, что в этом «ключе» вся моя жизнь, весь смысл моего дальнейшего существования, и все-таки вы не предоставили судьбе решить мое будущее. Вы не пожалели меня, ну, так и я теперь не пожалею вас! Гами, сюда, ко мне!
Пфейфер вдруг сорвался с места и с быстротой, необыкновенной для его фигуры, бросился к входным дверям. С разбегу всей тяжестью тела он ударился об них и отлетел назад.
— Нет, господин Пфейфер, — крикнул Батьянов, — видимо, вас ничто уже не спасет. Дверь закрыта и ключ у меня!
— Спасите! Помогите! — бросился Пфейфер с рыданием к гостям, но фраки и смокинги отшатнулись от него, как от зачумленного.
— Гами, бери его, — кричал Батьянов, — бери вот того, пузатого! Рви его в клочья! Ломай в щепки!
Гамилькар тенью скользнул к группе людей. И вдруг прыгнул.
Рев орангутанга, дикий вопль Пфейфера и револьверный выстрел прозвучали одновременно. Выстрелил генерал. Гамилькар, не долетев до Пфейфера, ткнулся в пол, как-то странно подвернув голову. По асфальту расплылась лужа крови.
— Удачно! В череп навылет! — сказал спокойно генерал, опуская револьвер.
— И вы?.. И вы за него? — поднял, словно для проклятия, руки Батьянов. — Все против меня! Хорошо же!
Затем он выдернул из кармана большую многосвистковую сирену, похожую на свирель Пана, и приложил ее к губам. Звуки особенным образом построенной хроматической гаммы произвели на обезьян странное действие. Тотчас же поток обезьяньих тел хлынул к Батьянову.
— Вы видели забитое панургово стадо, — кричал он, — ну, так теперь увидите разъяренных дьяволов! Звери, берите людей! Бери, кусай, рви!..
И снова заныла сирена.
Обезьяны, прыгая через конвейеры, наталкиваясь друг на друга, низко пригнувшись к полу, рыча, беснуясь от злобы, стягивали кольцо вокруг кучки людей.
— Он погиб, погиб! — в отчаянии кричала Долли. — Гами нет с ним! Его никто не спасет теперь. Они разорвут и его!
— Я спасу его! — крикнул Араканцев и бросился к дверям.
Через минуту он вернулся с отчаянием на лице.
— Почему ты вернулся? — кинулась к нему девушка. — Ты испугался? Трус!
— Долли, зачем ты говоришь это? Я не струсил. Кто-то запер за нами дверь. Отсюда нет выхода!..
Гости столпились на площадке, с которой они час тому назад любовались работой обезьян. Надсмотрщики тотчас же, при первом звуке сирены Батьянова, бросились к люку обезьяньего хода и опустили за собой решетчатую дверь. О защите гостей никто из них и не подумал, боясь привлечь на себя внимание обезьян. Да и что бы мог сделать здесь десяток револьверов? Взбунтовались не отдельные экземпляры, а все панургово стадо, все четыреста пятьдесят голов.
Батьянов стоял на нижней ступеньке винтового трапа, ведущего на площадку, на которой испуганным стадом жались гости. Полковник был спокоен. Сложив на груди руки, словно о чем-то глубоко задумавшись, он смотрел на обезьян.
Обезьяны приближались. Их пугал и беспокоил немного этот одинокий человек, минуту тому назад взбунтовавший их, а теперь как будто преградивший им путь к кучке людей, притаившихся наверху, на площадке. Но они все-таки приближались, медленно, но с неотвратимостью падающей лавины, сжимая кольцо. Звериные инстинкты пробудились, рабы искали утерянную свободу, веря, что они найдут ее лишь после того, как уничтожат ненавистных мучителей-людей.
И Батьянов, хорошо изучивший своих питомцев, понял это. Он выдернул из кармана плоский черный браунинг, проверил заряд и смело сунул дуло глубоко в рот…
Не успело тело его упасть на железные ступени, как передовая громадная огненно-рыжая горилла стремительным скачком взлетела на трап.
Перепрыгнув через труп своего бывшего властелина, обезьяна понеслась наверх. За передовым ринулась остальная стая.
Громадные, могучие и в то же время легкие как тени, поднимались наверх обезьяны. Это было похоже на взлет молчаливых призраков. Они мчались, теснясь по узкому трапу, карабкались по перилам, лезли, подсаживая друг друга, как люди, прямо по чугунным столбам, поддерживавшим площадку. А площадка с кучкой людей на ней казалась высоким утесом, атакованным прибоем обезьяньих тел.
Когда генерал увидел у своих ног морду передовой гориллы, он вздохнул глубоко и пробормотал:
— Конец! И какой дурацкий конец!
— А? Что? — спросил до сих пор не уяснивший сути дела член рейхстага.
— Умирать готовьтесь! — крикнул ему генерал.
— Очаровательно! — пискнула человеческая развалина.
— Очаровательно! Да! Очаровательно! — взвизгнул вдруг Пфейфер и бросился с кулаками на гориллу. Обезьяна поймала его на лету и подбросила высоко вверх.
Пфейфер описал в воздухе дугу и понесся вниз, с каждой долей секунды увеличивая скорость падения…
А в конторе надрывался в телефонную трубку директор фабрики:
— Пулеметы! Скорее пулеметы! Обезьяны взбунтовались!
10. Единственный некролог
На следующий день газеты ни строчкой не обмолвились о катастрофе на фабрике Пфейфера. Не было даже некрологов, посвященных стольким почтенным и достойным государственным мужам, нашедшим смерть в лапах обезьян.
Лишь один «Берлинер Берзен Курьер», аккуратный, как хронометр, и чуждый всяких сантиментов, напечатал своеобразный некролог, и то посвященный не людям, а акциям:
«Сегодня ни на одной бирже акции «Панургова стада» не котировались».
А это значило, что акции «Панургова стада» стоили не дороже бумаги, на которой они были напечатаны.
В лагерях близ ля Куртин русские реакционные генералы в сговоре с французским правительством расстреляли русских солдат, отказавшихся после Февральской революции драться за интересы французских биржевиков.
Французское правительство с помощью угроз и обещаний сформировало из оставшихся в живых и не угнанных на каторгу русских солдат так называемый «легион чести» и отправило его к Деникину.
