— Что это?
— Это нелепый план, он кажется смехотворным даже мне, но… Я хочу построить большой передатчик, самый большой передатчик, когда-либо существовавший. А потом я хочу отправить сообщение.
— Сообщение? Кому? Что за сообщение? — Марка удивленно уставился на него.
— Просто сообщение, посланное в открытый космос. Оно, безусловно, достигнет когда-нибудь других планет нашей галактики, других галактик. Мы знаем, что разум существует. Космические пришельцы тому свидетельство. Это должно быть сообщение, которое переживет нас самих, когда мы уже давно сгинем. Своего рода памятник. Просто сказать всей Вселенной, что мы однажды жили. Слушатели, может быть, даже и не поймут нашего сообщения…
Велюзи прошел к креслу и уселся.
— Мы просто передадим: мы здесь.
— И все?
— Все.
Марка пожал плечами:
— Но нас же…
— Я знаю, но кто-нибудь может проследовать к источнику сообщения, ведь передатчик будет работать и после того, как мы умрем. Другие носители разума найдут нас, обнаружат наши записи, и мы сможем жить дальше в их умах и книгах. Понимаешь, Кловис? — Велюзи смотрел на него чуть ли не умоляюще.
Кловис кивнул.
— Да, Нарво. Но какой в этом смысл? Я хочу сказать, как ты сможешь убедить остальных в необходимости передатчика?
— Я хочу попытаться сделать это завтра на Большой Поляне. Понимаешь, наше сообщение может быть принято самыми разными существами, возможно, кто-то из них будет подобен нам. В сообщении прозвучит наша гордость тем, что мы жили, прозвучит наша благодарность биологическому случаю, который дал нам способность мыслить, — Велюзи вздохнул, глядя на Марка. — Я знаю, это звучит патетично. Но это все, что пришло мне в голову.
— Я и этого не смог придумать, — сказал Марка, кладя руку на плечо старика. Он увидел, что Нарво Велюзи тихо плачет. — Я буду с тобой завтра. Я поддержу тебя. Работа над строительством передатчика займет сотни людей. Это тоже своего рода терапия, — Марка заставил себя улыбнуться старому другу.
— Это будет своего рода бессмертие, — сказал Велюзи, уже не скрывая своих слез. — Правда, Кловис?
— Да, — повторил Марка. — Своего рода бессмертие.
Фастина сидела на постели и ела.
— И Нарво убедил их всех? — спросила она с набитым ртом.
— Большинство. Очевидно, я не так хорошо разбираюсь в человеческой природе, как мне казалось. Все сейчас спорят, где разместить передатчик, и все такое, — он присел на край кровати. — Как ты себя чувствуешь?
Она улыбнулась ему:
— Чудесно. А ты? Ты отказался от поисков Шарвиса?
— Похоже, в этом нет смысла.
Фастина положила вилку, взяла его за руку.
— Я рада, Кловис. У нас с тобой еще два столетия впереди. Мы должны быть благодарны судьбе.
Он улыбнулся:
— Ты считаешь, мы сможем остаться вместе надолго?
— Самые тяжелые — это первые сто лет, — рассмеялась она. — Во всяком случае, ты очень загадочен, и я уверена, тебя и за сотню лет не узнаешь. Я тоже не так проста, как может показаться, — она передала ему поднос. — Я в таком настроении, что мне хочется развлечься. Куда мы поедем?
— Куда угодно, — сказал он.
Лежа бок о бок под горячим солнцем, они позволили скутеру отплыть в море. Южная Атлантика сверкала гладью до самого горизонта.
Они лениво перебрасывались словами, держась за руки. Он рассказал ей о своем детстве, о своем папаше-интраверте, о матери, которая была его сестрой по крови, без злости и смущения, потому что те времена уже казались ему далекими и нереальными. Сумеречная зона теперь представлялась ему такой же странной, какой всегда была для нее. Он сказал ей, что Велюзи в тот год, когда он вышел к солнцу, жил в Кашмире и приютил его, падающего с ног от усталости и истощения.
Велюзи и его жена полюбили его. Вероятно, он их немного забавлял. Они усыновили его и обучили всему, что знали сами. Правда. Кловис был уже несколько подготовлен чтением книг. Велюзи был тогда исполняющим обязанности Председателя Совета и был вполне способен привить Кловису Марка идеи и правила гуманного общества дневной стороны. Он подталкивал ученика заняться политикой.
— Я и сам хотел. Меня так восхищал ваш мир, понимаешь?
Скутер плыл, разрезая волны. Они подняли откидной верх, поели.
Время шло, но они не замечали его течения. Их переполняли чувства. Такое полное удовлетворение от общения они могли получить лишь вдали от людей. Оба были опытны в любви и хотели, чтобы счастье длилось как можно дольше. Часов они с собой не взяли, зато еды было достаточно.
Спокойное величие Атлантического океана привело их в мечтательное настроение, разговоры почти прекратились, они лишь обменивались улыбками и старались держаться рядом, словно боясь, что, расставшись на миг, потеряют друга навсегда. Так и продолжалось их плаванье в мире и спокойствии — сильных ветров не было, ночи стояли теплые… Однажды они заметили кита, это был огромный голубой кит, почти сто двадцать футов длиной, самое большое животное, когда-либо жившее на Земле. Он плыл очень быстро, и из воды временами показывалось его тело. Они последовали за ним. Вскоре кит нырнул глубоко в океан. После этого им повстречалась стая дельфинов, весело гонявшихся друг за другом. Потом морские птицы закружились над ними. Солнце уже далеко склонилось к горизонту позади них, стало прохладнее.
Скутер вдруг понесло неожиданным течением к острову, заросшему лесом. С его берегов в воду сбегали желтые осыпи песка. Небо за островом было темно-оранжевым, и они поняли, что оказались почти в сумеречной зоне. Но остров был так красив, что они решили остаться. Они бегали по песку, подбирая ракушки и обломки кораллов, а потом заснули прямо на песке.
Когда они проснулись, казалось, похолодало. В зарослях позади них зашевелилось какое-то животное. Они сбежали вниз к своему скутеру и закутались в плащи. Потом поднялись в воздух и быстро полетели навстречу солнцу.
Когда потеплело, Марка с Фастиной вновь опустились на голубую гладь океана, но вся их прежняя радость от пребывания на водных просторах исчезла, и вскоре они полетели домой, обратно в Африку, к его дому, возле озера Танганьика.
Но даже здесь они продолжали игнорировать всякие попытки связаться с ними и проводили все время либо в постели, либо гуляя по берегам озера рука об руку.
Однажды Фастина вздохнула.
— Если бы только у нас могли быть дети, — сказала она, босой ногой шлепая по воде и глядя на поросшие деревьями холмы, которые темными силуэтами вырисовывались на фоне яркого неба. — Здесь так красиво.
