– Ты потому и решила учиться читать по губам? – Вопрос вырвался у Леонида непроизвольно, и он пожалел о сказанном.
– Нет. Впрочем, ты сказал, и я подумала: может, действительно поэтому? Но я все равно не могла прочитать по губам во сне ни слова – наверно, мои умения оставались снаружи, а в снах я становилась другой. Вообще ничего не умела, только смотреть. Мы с Томом были вместе, а во сне с ним летала она. Я сидела между ними, и Том обращался к ней, будто я была пустым местом, он меня не видел, она тоже. Машина летела сама, а когда… они начинали целоваться… машина застывала в воздухе, ждала, когда Том о ней вспомнит. А я ждала, когда Том вспомнит обо мне. Ожидание превращалось в кошмар, я просыпалась…
– Ты помнишь город? – осторожно спросил Леонид. – Это современный город? Или…
Он не решился закончить вопрос.
– Сон! – воскликнула Лайма. – Во сне все расплывчато, кроме лиц.
Леонид с сомнением покачал головой.
– У меня так, – Лайма поднялась, принесла из кухни мягкую тряпочку и вытерла со стола остатки пролитого кофе. Говорить она не переставала, и Леониду приходилось прислушиваться, некоторые слова он то ли не мог расслышать, то ли не понимал. – Я не могла разобраться в интерьерах или пейзажах, а лица видела и помнила отчетливо. Маму помню. И Тома. И ту женщину. Она американка, но я не знаю, почему так решила.
Лайма медленно водила тряпкой по столу, размазывая мокрый след.
– Я никогда никому не рассказывала снов. Никогда никому. Много лет. А когда Том умер и пришел ко мне… Не во сне… Я решила… Депрессия, страх. Я не хотела самой себе признаваться, что это галлюцинации. Мерещилось, да. Не знаю, зачем я тебе рассказываю. Я шла по Даймон, это короткая улица, там и свернуть негде, только к торговому центру, Том шел навстречу, наши взгляды встретились, у меня перехватило дыхание, я остановилась, а он прошел мимо… просто прошел мимо, понимаешь? Я смотрела ему вслед, пока… Он не свернул никуда, он просто… Исчез? Ты знаешь, не исчез. Исчезнуть можно, когда сейчас ты есть, а через секунду – нет. Но его там и не было – то есть, когда он… Хорошо, пусть исчез, я не могу подобрать другое слово. Я точно знала, что его и не было рядом, хотя все хорошо помнила. Ужасное ощущение, никогда такого не испытывала. Потом я еще несколько раз видела Тома – на улице, в читальном зале, в своей комнате на работе, здесь, в этой гостиной. Он не замечал меня и ни разу не надел вещей, которые я всегда на нем видела. Это показалось не то чтобы странным, но убеждало, что Том действительно умер и приходит из мира мертвых.
Лайма долго молчала, сжав ладонями виски. Смотрела перед собой – на Леонида, но сквозь него.
– В последний раз… – Леонид не хотел нарушать молчание, но и тишины не мог вынести.
– Я старалась больше работать. Это помогало, Том стал реже приходить. А я хотела, чтобы он приходил, такое противоречие. В последний раз… Когда ты подошел и попросил помочь с переводом. Мне показалось, что идет Том. В то утро он был у меня, я видела, как он прошел по кухне от холодильника к плите, что-то нес в руке, я не разглядела, а потом в читальном зале ты шел ко мне, свет из окна был у тебя за спиной, мне показалось, что это Том. Ты заговорил, и я чуть не расплакалась, еле себя сдержала.
– Прости…
– Наверно, мне нужно пойти к врачу, – Лайма искоса посмотрела на Леонида, будто пожалела о сказанном. – Доктор Бикст хороший психиатр.
– Ты считаешь, – осторожно сказал Леонид, – что у тебя не в порядке психика?
– Ни один психический больной, – сухо произнесла Лайма, – больным себя не считает.
– Парадокс? – усмехнулся Леонид. – Если со словами «я совершенно здорова» ты расскажешь, что с тобой случилось, тебя начнут лечить. А если скажешь «психика у меня не в порядке», врач ответит: «Это у вас от переживаний, вы здоровы». На самом деле, Лайма…
– Да? – спросила она, когда Леонид, не закончив фразу, поднес к губам чашку и обнаружил, что она пуста. – Ты хотел сказать…
– У меня есть объяснение всему, что с тобой происходит. Мне кажется, что есть. Но если я попытаюсь объяснить, ты спросишь: «У тебя не в порядке психика?»
– Двое психических больных, – отозвалась Лайма, – это два минуса. А два минуса – я слаба в математике, но помню – дают плюс.
– Можно еще кофе? – спросил Леонид.
* * *
Пару лет назад я написал статью, которую так и не опубликовал. О гроздьях вселенных, возникших в Большом взрыве. Число новых вселенных больше числа атомов в каждой из них! И в каждой грозди огромное число вселенных, полностью идентичных нашей. Полностью! Такие же законы природы, такие же звезды, планеты, люди, так же там течет время, и те же события повторяют друг друга, будто клоны.
Существуют вселенные, где одинаково почти все, но есть небольшие отличия – в нашем мире я стал астрофизиком, в другом – архитектором. Чуть иначе сложились жизненные обстоятельства…
Конечно, есть и очень разные вселенные. Где-то скорость света больше, чем у нас, где-то сила тяжести обратно пропорциональна не квадрату, а кубу расстояния, где-то звезды не смогли образоваться, потому что там другая постоянная Планка. Неважно. Давай поговорим о мирах, подобных друг другу. В грозди столько вселенных, что вероятность существования практически идентичных миров очень близка к единице.
Об этом и до меня писали – Линде, например, к которому я так и не попал в аспиранты. Вспомним, однако… Я не тебе это говорю, Лайма, просто фигура речи… Большой взрыв, хаотическая инфляция, образование гроздей вселенных – это квантовые процессы. Каждая вселенная – квантовый объект. После Большого взрыва вселенные-кванты были единой системой – состояние одной вселенной было связано с состоянием другой. В физике это называется квантовым запутыванием. За миллионные доли секунды после Большого взрыва вселенные разлетаются и скрываются за горизонтом, свет не может их догнать. И не сможет никогда. Если бы вселенные были классическими объектами, мы никогда и ни при каких обстоятельствах не узнали бы, как у людей в другой вселенной течет жизнь, о чем они думают, и есть ли они вообще…
Но каждая вселенная связана квантовым запутыванием с огромным числом себе подобных – тех, где законы природы идентичны. Вселенные, при инфляции составлявшие единую квантовую систему, запоминают это состояние навечно, где бы они потом ни находились. Если что-то происходит в одной вселенной, неизбежно что-то меняется в другой. Это известный в физике эффект, он называется парадоксом Эйнштейна-Подольского-Розена. Великий физик восемьдесят лет назад придумал мысленный эксперимент: хотел доказать, что квантовая механика – игра ума, в природе нет законов, о которых писали Гейзенберг и Шредингер. Но квантовые законы существуют, на них держится мир, как когда-то на трех китах.
