со сценарием была фотография портрета герцогини Буарильи, вернее, копии, той самой, что сейчас висит в галерее этого дома. Для меня до сих пор осталось загадкой, где, как и у кого Лео Таридис купил это полотно.
– Я предполагаю, что картина написана Ризотти? – уточнил Джулиус.
– Верно, я хотел расспросить Лео, узнать у него, что он знает о заказчике копии, и почему она была заказана, это недешево кому-то обошлось, чтобы вложить такие деньги, надо знать, зачем и во имя чего. Но так уж получилось, что я не успел поговорить с ним об этом. А теперь мне и, видимо, вам придется искать другие источники информации.
– Это мы уже поняли, – согласился комиссар, – но пока мне кажется, что вы опять увлеклись.
– Извините, – Ринке поднял руку, жест его получился несколько нарочитым. – Я хотел подчеркнуть свою заинтересованность в результатах вашего расследования.
– А что вам известно об испанских родственниках Таридиса? – спросил я, но, только озвучив вопрос, понял, насколько это значимо для понимания мотивов поступков людей, живших не только в те далекие времена, но и живущих сейчас.
– Ничего, практически. Лео не любил раскрывать свои тайны. Иногда я подозревал, что он попросту блефует, пытаясь вызвать к себе и своим идеям, планам интерес. Кто же мог предполагать, что все так обернется, – Ринке вздохнул.
– То, что произошло, – спокойно возразил Джулиус, – ничего не доказывает и ничего не опровергает. Я тоже склонен считать, что покойный Таридис слегка напустил тумана, но он, как мне сдается, опирался на нечто реальное, а вот что? Надо постараться узнать и понять. Любопытная загадка, не правда ли?
– Да, думаю, наши мнения по этому поводу мало отличаются. – признал Ринке. – Мне, как и вам, хотелось бы узнать ответы на некоторые вопросы. Наверное, вам стоит поговорить с Робертсонами о наследстве, которое Лео получил от испанского родственника. Причем важнее, как я считаю, получить информацию о происхождении этого наследства и возможность раскопать факты о прошлом семьи Таридиса. Да и наследники Лео представляют интерес для следствия, разве нет?
– Безусловно, – решительно подтвердил комиссар и задумался.
Вот тогда, именно в тот самый момент я почувствовал себя не случайным свидетелем и даже не оболтусом, попавшим в очередную переделку. Меня охватил сыскной азарт, мне было важно распутать этот клубок загадок. Но и это не главное!
Я понял, наконец, что мое призвание – это именно поиск ответов на такие вот непростые, похожие на вызов, вопросы. Мне это нравится! Это – мое!
И почему-то в тот момент я вспомнил о Даниэле Корт.
Если вы подумали, что я вдруг осознал какой-то важный факт, помогающий нам понять, где она и что с ней случилось, то вы несколько забежали вперед.
Но что действительно отметил мой оживившийся интеллект?
Ведь понятно, что не мог Таридис всерьез рассчитывать на то, что эта дама, заигравшаяся в мечтах, известная в некоторых кругах лишь своими экстравагантными вечеринками, способна провести расследование, причем не простого дела об измене супруга или еще какой-нибудь иной неприятной бытовой мелочи. Понятно: мы столкнулись с задачей, которая требует не только профессионального умения от следователя, но определенного уровня его образования.
Кому-то придется искать мотивы преступления, имеющие корни, как мне тогда впервые стало ясно, уходящие не только в историю семьи Таридиса, но и переплетающиеся с историей, например, Испании, или связанные с развитием живописи. Да и многое еще могло всплыть в ходе столь любопытного расследования, не говоря уже об интригах и тайнах в сообществах коллекционеров.
К тому же сюда действительно были приглашены люди, обладающие и знаниями, и необходимым профессиональным опытом. Тогда зачем нужна была здесь Даниэла Корт?
Я уже тогда понял, что ждали именно ее, и не случайно.
– Прежде всего, выясним, кому могла быть выгодна смерть Таридиса? – вернул меня от рассуждений к текущим делам голос Грина.
– Это не тот вопрос, комиссар, вам не кажется? – немного резко возразил я.
– Я понимаю ваши сомнения и волнения, но мы пока оцениваем ситуацию, исходя из того, что все, сказанное всеми свидетелями, является абсолютной правдой. Тут возникают некоторые противоречия, но уже сейчас мы можем сказать, что они объяснимы.
– То есть мы должны бы выяснить, кто считал, что выиграет от этой смерти?
– Принимается. Вряд ли Мария рассчитывала на хозяйскую щедрость, да и огорчение ее было непритворным, – согласился комиссар. – О том, что девушка – дочь хозяина этого дома, я думаю, знали немногие, а может, и никто не знал, по крайней мере, из тех, с кем мы уже говорили.
– Вы уверены в этом?
– В том, что не знали? – уточнил Грин.
– Нет. Это неважно.
– Это для тебя не важно, – с полуусмешкой заявил комиссар.
– Да, меня больше интересует, действительно ли Мария – дочь Таридиса? – ответил я серьезно и без тени иронии.
– Я заподозрил это сразу во время первого разговора с ней, потом сделал пару запросов и получил нужные мне материалы из Мадрида. Это абсолютно точно. Можешь не сомневаться, – уверенно заявил Джулиус.
– Мне это тоже приходило на ум, – вынужден был признаться я.
Не могу сказать, почему, но этот факт меня огорчил. Если комиссар и заметил изменение моего настроения, то виду не подал, за что я ему был весьма признателен. Но если бы меня тогда спросили о причине огорчения, вряд ли я смог бы ответить. Да и сейчас тоже не знаю. Все эти истории о странных и нелогичных отношениях между людьми мне казались еще и противоречащими не только здравому смыслу, но и законам природы.
– Вряд ли это упрощает нам понимание происходящего, – заметил я, скорее, для того, чтобы привести в относительный порядок собственные мысли, чем собираясь что-либо поведать собеседнику, который был и опытнее меня, и значительно осведомленнее.
– Конечно, – не стал со мной спорить Грин, – но выбирать нам не приходится. Однако лучше знать как можно больше об убитом и о тех, кто был рядом с ним накануне этой драмы.
– А Мария, как вы думаете, знала об этом? – спросил я и тут же сам себе ответил. – Нет, не может быть.
– Вот именно, – поддержал меня Джулиус. – Или мы должны предположить, что все эти события организованы, если не этой милой
