Тем не менее, посторонние мысли не помешали определить ему, что погони за ними не было.
Отворенную им дверь Иисус Христос тщательно запер.
— Первый тайм мы уже отыграли, — сказал он. — Но впереди у нас опять подземелье…
«А как же Магомет? Где Верный?» — возникла в сознании мысль, но Станислав Гагарин, все еще потрясенный подвигом Ал Амина, отогнал ее. Подобная мысль расслабляла волю, она вернется уже потом, а сейчас надо идти в п е р е д, именно это слово выкрикнул мужественный пророк Аллаха, когда самоотверженно вызвал огонь на себя.
Теперь они осторожно опускались в глубокий колодец, перебирая руками ржавые скобы, и старались делать это быстрее, ибо времени оставалось в обрез, можно было и опоздать, прийти на место, откуда уже прозвучал бы роковой выстрел, и тогда гибель великих пророков не имела бы смысла.
После колодца боевые товарищи двигались в полной темноте.
Иисус Христос шел впереди. Он дал Станиславу Гагарину в руку двухметровый кусок веревки, которую привязал к собственному поясу, и вёл писателя на буксире.
Председатель Товарищества шагал за пророком, таращась в полнейшем мраке, высоко поднимая ноги и наступая порой на ж и в о е, с противным писком шнырявшее между ботинками сочинителя.
«Если Бог за нас, кто против нас?» — снова и снова повторял Станислав Гагарин слова апостола Павла, и вовсе не потому, что ждал помощи от Бога, эти слова из Послания к римлянам служили ему маршевым рефреном, под них легче шагалось в этой лишённой света преисподней.
— Если Бог за нас, кто против нас, — чуть слышно бормотал сочинитель. — Если Бог за нас…
Внезапно Иисус Христос остановился. Видимо, случилась некая преграда, в неё пророк и постучал трижды.
Поток света хлынул им навстречу, и Станислав Гагарин даже глаза зажмурил от неожиданности.
— Быстрее, быстрее! — послышался знакомый голос, и сочинитель увидел на пороге освещенного помещения Веру.
Он бросился к ней, едва не сбив с ног Иисуса Христа, забросив автомат за спину, схватил за локти, потряс их и, приблизив лицо к глазам ее, порывисто спросил:
— Зачем? Зачем ты в этом месте… Здесь так опасно!
— Не больше, чем прежде, — возразила Вера. — Скорее наоборот… Я доставила вам ключ от винтовой лестницы. Дальше вы пойдете одни.
И Вера объяснила, что товарищи находятся сейчас под зданием Университета. Если ратники поднимутся по тайной лестнице на чердак, там они и найдут, так сказать, и с к о м о е.
— Будьте осторожны, — попросила Вера.
— Будем, — улыбнулся Иисус Христос.
«Ибо думаю, — мысленно произнес Павловы вещие слова Станислав Гагарин, — что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас… Но увижу ли эту женщину когда-нибудь снова?
Как поётся в песне: не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна. А Вера?..»
…Первый уже поймал в оптический прицел человека, ради которого он несколько часов корчился на пошлом матрасике, и потянул было указательным пальцем спусковой крючок, но тут рослый охранник загородил о б ъ е к т и террорист спокойно перевел дыхание, расслабился, отказав себе в проявлении отрицательных эмоций.
«Я возьму тебя, когда застынешь в траурной минуте молчания», — спокойно помыслил Первый.
Тут он услыхал вдруг скрип жестяной двери. Поначалу убийца решил, что возник Гаврила Миныч, но тут же мгновенно просчитал: наставник не станет этого делать, инструкция не позволяет.
Молниеносно схватив автомат у з и, он резко перекатился налево и уже под прикрытием балки вскочил на ноги, готовый стрелять по любой мишени.
Через жестяную дверь ворвались двое мужчин с к а л а ш н и к а м и в руках.
Защёлкали выстрелы, звук их поглощали глушители, навинченные на стволы, и смертельная схватка казалась со стороны детской забавой.
Первый ответил из-за укрытия очередью из у з и, только неизвестные сумели ускользнуть от его пуль и зашли справа, оттесняя его от окна, где лежала бесполезная теперь снайперская винтовка.
Первый сумел рассмотреть тех, кто помешал ему исполнить Великую Миссию. Больше суетился и лез на рожон плотный мужик с рыжей бородой, но без усов, и убийца решил, что безусый бородач не так опасен.
Второй был чуть ли не вдвое моложе, тоже с бородкой, но с усами, похожий на палестинца, а может быть, и лицо кавказской национальности. Молодой двигался осторожно и излучал некую эманацию силы, её террорист ощущал едва ли не физически, энергия ненавистного ему д о б р а исходила от палестинца.
— Сдавайся, ублюдок! — крикнул плотный мужик. — Ты обречён, к у с о ш н и к!
Неосторожная реплика и решила судьбу рыжебородого засранца, как окрестил его Первый. Решив сначала убрать молодого, убийца изменил решение и переключил внимание на старого п е р д у н а.
Вот он, хмырь, выдвинулся на полкорпуса из-за балки…
— Ах ты, мудила, открылся-таки для выстрела! — возликовал убийца. — Получай, ебанец!
Первый со сладким чувством врезал по мужику из у з и.
Но тут случилось непредвиденное. В фантастическом прыжке молодой палестинец, или кто там он был на самом деле, пересек линию выстрелов и принял на себя пули, которые назначались Станиславу Гагарину.
Иисус Христос без стона рухнул на вековую пыль университетского чердака.
А сочинитель в горячке боя перепрыгнул через бездыханное тело пророка и стоял теперь в пяти метрах от убийцы, сжимая в руках к а л а ш н и к.
В такой же позе стоял напротив Первый.
Победителя в грядущем поединке не было. Кто бы не дернул за спусковой крючок прежде другого, второй ответил бы очередью в упор, попросту не могло быть иначе.
Мчались секунды, а противники так и стояли насупротив, впиваясь в лицо врага горящими глазами и не решаясь рвануть крючок, хотя вот-вот — и напряженный палец сведёт судорога.
Эти двое олицетворяли сейчас то глобальное противостояние, которое определило судьбу Двадцатого века. Добро и Зло, Россия и Запад, воплощение к о в б о й с к о г о оптимизма, когда каждый надеется выстрелить первым.
«Но если я не стану стрелять, он тут же убьет меня и выполнит зловещую миссию, завершит операцию «Most», — лихорадочно соображал Станислав Гагарин. — И если сам убью его сейчас, он успеет начинить меня свинцом, и тогда «Вечный Жид» окажется недописанным… Что делать?»
Писатель глянул убийце в лицо и увидел, как тот насмешливо ухмыльнулся.
«Смеешься, падла! — мысленно воскликнул сочинитель. — Хрен с ним, с романом… Пусть завершат его товарищи некрологом обо мне!»
