Странники поняли в конце концов, что на каком-то из этапов развития — это было неизбежно — мироздание станет бесповоротно непредсказуемым. Максим, вы не захотели выслушать ни Фарамона, ни Ванду. Между тем, Фарамон — единственное существо на Альцине, а может, и во всей ближней Вселенной, кто способен еще предвидеть на тысячи лет. Не всегда, конечно. Часто эта способность ему изменяет, как изменяла она почти всем пророкам Земли, никогда не умевшим управлять этим своим умением. А Ванда — один из немногих оставшихся профессионалов в умирающей науке. Будущая смерть астрологии была предопределена изначально — свобода воли разрушает связи явлений, разве это не очевидно?
Футурология закончилась, как наука, еще в начале ХХI века, поскольку утратила способность предвидеть дальше, чем на несколько лет. Это ведь было известно, но как интерпретировалось? Мы не можем предсказать открытия, потому что открытия непредсказуемы. Слышал бы это какой-нибудь пророк древности. Тот же Моисей, к примеру.
— Моисей, — прервал я, — мог предсказать открытие атомной энергии?
— И атомного оружия, и наших нуль-Т тоже… Он видел все, но, Максим, это очевидно: Моисей не смог бы описать увиденного, даже если бы хотел — он не знал, какими словами описывать, он не понимал того, что видел…
Я посмотрел вверх — прямо над головой, в сером небе, где, казалось, плыли из будущего в прошлое наполненные пустотой серые зеркала, отражавшиеся друг в друге, в этом небе, будто сквозь занавес, просвечивал циферблат и, хотя на нем не было ни стрелок, ни чисел, я понял, что разговору нашему осталась еще двадцать одна минута. Много? Достаточно ли для того, чтобы понять, каким был мир миллион лет назад и каким он станет через миллион лет?
— Научная фантастика умерла даже раньше футурологии, — продолжал, между тем, Яшмаа, — поскольку утратила способность предвидеть качественные скачки. Произошло это на грани двадцатого и двадцать первого веков, и кто, скажите мне, Максим, правильно понял то, что случилось?.. Говорили: научная фантастика исчерпала запас идей… Все было проще и страшнее: те авторы, кто писал научную фантастику, ощутили внутреннюю пустоту, потому что перестали видеть даже на десятилетие вперед. Остатки пророческого дара испарялись, как вода, покрывшая тонкой пленкой поверхность камня в жаркий полдень… Человек становился все более свободным, и лишь свобода от научных представлений способна была отразить в литературе этот процесс…
А потом? Экспоненциальное увеличение числа катастроф (в том числе и природных), и все это начинало угрожать самому существованию человечества. Двадцатый век — Чернобыль. Двадцать первый — Оклахома, Самара, Бомбей. Двадцать второй… Перечислять или вспомните сами? И как все это объясняется? Новый ледниковый период, технологические опасности, неумение людей работать в новой сложной среде, что угодно, только не то, что происходит на самом деле!
— А что же, по-вашему, происходит на самом деле? — нетерпеливо спросил я.
— На самом деле мироздание переходит к новому равновесному состоянию, вызванному присутствием разума. Мы стремимся реализовать свою свободу воли, разрушая предопределенность мироздания.
Странники достигли этой ступени развития много лет назад. В мире, где они проявляли свою свободную волю, начали меняться природные законы, зависевшие от времени. Законы эти меняются, естественно, и в нашем мире, мы просто не подозревали об этом до последнего времени… Мы разрушали первичную гармонию, мы шли по пути, которым уже прошли Странники, и воображали, что этот путь и есть путь разума.
Собственно, по мнению Странников, существовала единственная альтернатива: либо остановить прогресс, навязать цивилизации полную стагнацию, либо… Либо уйти из этого, уже разрушенного ими мира. Куда? Не знаю. Никто из нас не знает этого. Ясно только, что Странники ушли, когда обнаружили способ уйти. В иные измерения пространства-времени? Или во Вселенную, где понятия пространства-времени не существует и, следовательно, не существует свободы воли в нашем привычном понимании?
Но, прежде чем уйти, Странники оставили послание. Не только человечеству, надо полагать, но всем цивилизациям, какие были ими обнаружены, — тагорянам, к примеру. Как распорядились тагоряне с этим посланием, вам известно. Они его не приняли. Как распорядились земляне, вам, Максим, известно тоже. Вы испугались. Вы решили, что Странники запрограммировали своих роботов на прогрессорство. Люди — а за людей, как вы знаете, Максим, решал Всемирный Совет, КОМКОН-2 и лично Рудольф Сикорски, — люди не желали делать то, что, как им казалось, могли предложить Странники. Свобода воли, Максим, все та же свобода воли. Право выбора.
Почему так называемые детонаторы после обнаружения были перевезены на Землю? И почему изначально Странники оставили их не на Земле (если речь шла о создании роботов для порабощения человечества!), а в системе ЕН 3863? Чтобы люди смогли добраться до детонаторов лишь на определенном уровне развития? Уверяю вас, Максим, Странники вовсе не задавались такой целью. Местоположение детонаторов (ретрансляторов, если быть точным) не играло никакой роли — оно было столь же случайным и непредсказуемым, как все поведение Странников перед их уходом в Иное.
Странники ничего не подкидывали людям, Максим! Подкидыши, говорите вы? Но люди, связанные друг с другом с помощью ретрансляторов, всегда рождались и жили на Земле. С древних времен — для нас древних, а для Странников — с последних дней, проведенных ими в этой Вселенной. Был запущен случайный процесс (а какие еще процессы были доступны Странникам в те времена, кроме случайных?), согласно которому на Земле время от времени должны были рождаться люди, обладавшие максимальным для данного времени даром предвидения.
— Лев Абалкин, — сказал я. — Зачем он…
— Процесс самопознания, Максим, — отозвался Яшмаа. — У каждого из нас он проходил по-разному. Лева опережал события. Он торопился. Если бы он сдержал внутренний порыв и остался на Саракше, то очень скоро понял бы, что нет никакой необходимости лететь на Землю. Нет никакой необходимости находиться в непосредственной близости к тому, что вы называете детонаторами… К сожалению, сейчас уже никто не скажет, какие чувства владели Левой на самом деле. Он ведь и Майю Глумову, подчинявшуюся во всем его неосознанной воле, заставил пойти работать в Музей, чтобы иметь там своего человека — на тот случай, если сам не сумеет справиться с проблемой… Он не сумел, но совсем по иной причине.
— Почему, — сказал я неожиданно хриплым голосом, — почему ни он, и никто из вас, хотя все вы должны предвидеть лучше, чем кто бы то ни было… Почему Лева не понимал, что Экселенц убьет его? Не понимал даже тогда, когда я его предупредил. Он действовал, как робот, а не как существо с полной свободой воли! Если бы он дал себе труд подумать…
