Кери умоляяюще взглянула на Айви, и вампирша подтянула стул и села напротив меня.
— Рэйчел, — сказала Айви, ее голос был мягок и полон жалости, — у тебя ничего не выйдет. Я тоже не хочу, чтобы Трент оставался там. Не стоит ввязываться в войну, которую тебе не выиграть.
Дженкс стоял передо мной, кивая, облечение на его лице разозлило меня еще больше. Они не слушали, и я их не винила. Напряжение росло, и я закрыла лицо руками.
— Хорошо, — сказала я коротко, и Дженкс отлетел назад, потому что я встала. — Вы правы. Это плохая идея. — Мне хотелось убраться с кухни. — Забудьте об этом, — сказала я, ища глазами куртку. Наверно, она в холле.
Я шла к передней двери, без сумки и бумажника, со мной были только мои запасные ключи, которые я прятала в сейфе рядом с завещанием Айви. Кто-то пригнал домой мою машину, оставалось найти сумку.
— Эй! — Крикнул Дженкс. — Куда собралась?
Мой пульс ускорился, и шаги резко отдавались в позвоночнике.
— В Эден-парк. Одна. Вернусь после восхода солнца. Если меня не затянет в Безвременье, — добавила я сухо, резко и саркастично. Звук крыльев пикси приблизился, и я напряглась.
— Рэйчел…
— Пусть идет, — сказала Айви мягко, и он отлетел в сторону. — Она еще не сталкивалась с ситуацией, в которой не смогла бы одержать верх. Я лучше позвоню Ринну, — сказала она, направляясь в холл. — Потом в магазин за покупками. Магазины могут закрыться на время. Могут случиться беспорядки, если в городе начнется дележка власти. Это будет та еще неделька. У ОВ будет куча проблем, и им будет не до того.
Я прошла мимо алтаря, думая, что я вряд ли застану все это.
Было холодно. Сидя на спинке скамьи в Эден Парке и поставив ноги на сиденье, я смотрела на серую реку Огайо, протекающую через Низины. Близился рассвет, и Низины были подёрнуты дымкой розовато-серого тумана. Я ждала и думала. Хотя сам факт того, что я сижу здесь, явно говорил о том, что мои размышления уже закончены. Наступило время действовать.
И вот я сидела на спинке скамьи и дрожала в коротком кожаном жакете и джинсах, и мои ботинки мало защищали от холода ноябрьского утра. Изо рта вырывались небольшие клубы пара, существовавшие не дольше, чем мои мчащиеся мысли: мысли о папе, маме, Такате, Кистене, Тренте, пойманном в ловушку в Безвременье, об Айви, доверившей мне всё уладить, о Дженксе с его желанием быть частью этого.
Хмурясь, я опустила глаза и смахнула грязь с ботинка. Папа отругал бы меня за такое поведение. Так бывало, когда они с мамой спорили, или когда она впадала в панику, но, не смотря ни на что, всегда улыбалась и целовала меня, когда я спрашивала, что случилось. Теперь я задавалась вопросом, не была ли ее появляющаяся время от времени депрессия результатом размышлений о Такате.
Я выдыхала, наблюдая, как мысли покидают меня вместе с паром от дыхания и растворяются в коллективном бессознательном. Моя мать спокойно тронулась умом, пытаясь отделить себя от действительности — рожать детей от Такаты, будучи замужем по любви за моим папой. Она любила их обоих, и видеть Такату в Робби и во мне каждый день, наверное, было для нее собственноручно устроенной пыткой.
— Ты ничего не сможешь забыть, — сказала я, наблюдая, как слова тают в воздухе. — И даже если попробуешь, это вернется к тебе оплеухой на следующее утро.
Прохладный туман наступающего дня был влажным и приятным, и я прикрыла глаза от светлеющего неба. Мой путь наверх был слишком длинен.
Повернувшись на месте, я посмотрела через узкую полосу парковки на два искусственных пруда и соединяющий их широкий пешеходный мостик. За мостом проходила прерывистая лей-линия, незаметная, если специально не искать. Я обнаружила её, когда помогала Кистену справиться с иностранной камарильей, пытавшейся похитить его племянника Одрика в прошлом году, и забыла о ней до тех пор, пока не почувствовала её диссонирующий резонанс повторно. Даже такого слабого будет достаточно.
Задаваясь вопросом, как мал был Одрик, я спрыгнула со скамейки, выпустив холод из своих джинсов, и направилась напрямик к линии. Мимоходом я провела рукой по красной краске своего кабриолета. Я любила эту машину, и если я все сделала правильно, то вернусь за ней прежде, чем её отбуксируют.
Я медленно перешла через мост, высматривая предательскую рябь Шарпа, тролля из-под паркового моста, но он либо прятался на глубине, либо его снова выгнали вон. Слева широкая полоса бетона охватывала изгиб верхнего пруда. Там были установлены две статуи, и как раз между ними проходила лей-линия. Слабая краснота, видимая моему второму зрению, слабела по мере приближения рассвета, но все ещё можно было разглядеть, где она проходит, ограниченная волком с одной стороны и забавным парнем с котлом с другой. Оба занимали середину линии, тянувшейся из одного конца парка в другой. Она проходила через отмель, поэтому была в этом месте такой жалобно-слабой. Если бы пруд был немного глубже, линия не смогла бы уцелеть. Однако в ней находилось достаточно силы, чтобы вызвать покалывание на коже, когда я нашла довольно чистый клочок бетона и села рядом. Взяв камень, я наклонилась, чтобы процарапать небрежный круг прямо на линии. Даже если солнце взойдёт и помешает вызову, я смогу поговорить с Алом, если буду стоять на ней, а вот он вовсе не обязан стоять и слушать. Хотя я не думала, что заставить Ала остаться будет проблемой.
Мое сердце бешено колотилось. Покрывшись холодным потом, я прошептала:
– Джериафджекджунисджумок, я вызываю тебя.
Я не нуждалась в атрибутах, чтобы заставить его явиться. Мне требовалось лишь открыть канал. И он пришёл, используя то имя, которое я выбрала для себя. Ал сгустился из тумана в сущность, сгорбившуюся и скорченную, и я вылупилась на него, загипнотизированная собственным отражением — он создал грубую пародию на меня. Ноги были перекручены, костлявые плечи ссутулены и обнажены, все в покрасневших царапинах с запёкшейся кровавой коркой, рыжие завитки волос распрямились, лицо с отвисшей челюстью, уставившееся на меня, тоже было моим, но скучным и пустым. Самым худшим оказались глаза — красные демонические с козлиными зрачками, они смотрели на меня с моего же лица.
Я ненавидела, когда он появлялся в моем облике.
— Прекрасно, — сказала я, освобождая круг. Вспышка гнева сверкнула сквозь пустое выражение лица, и его охватило мерцание. Его облик обрёл более плотные очертания. До меня донёсся слабый аромат сирени и чистый запах мятого бархата. Сидя со скрещенными ногами на холодном цементе, он посмотрел мне прямо в лицо, полный элегантности и высокомерной утонченности — кружева на манжетах, чистое румяное лицо, исчезли даже следы синяков и царапин.
