– Тебе что-нибудь принести? – спросил я. Мать покачала головой.
– Отец Отто причастил меня сегодня. Мы помолились вместе. Такой приятный молодой человек, в нем есть что-то святое… что-то целомудренное. – Взглянула на меня и, разочарованно вздохнув, добавила: – Анджела сказала, что девочки тоже молятся за меня. – И отвернулась к окну.
– Да, конечно, – кивнул я.
– Мне как-то даже странно становится: они молятся на ночь и поминают меня как твоего покойного отца – как будто я уже святая.
Слово «святая» прозвучало без всякого тщеславия – это просто то, чем становится мертвый католик, если ему повезет. Тем не менее я очень надеялся, что тема не получит продолжения: обсуждать с моей матерью вопросы религии всегда было небезопасно. Никогда не знаешь, где споткнешься.
– Тебе молиться необязательно, – добавила она, – так что не беспокойся.
– Я больше не молюсь, мама, ты же знаешь. – Она снова вздохнула и посмотрела в окно.
– Просто в голове не укладывается – как моя плоть и кровь могла так легко отвергнуть истинную веру.
Твою веру, хотелось мне ответить. Твои правила, твои законы, твои предрассудки. Вот почему Хоган так и не научился элементарному сочувствию. Он принял твой близорукий взгляд на мир. Истинная церковь, истинная вера. Истинная истина. Тебе никогда не приходило в голову, что кто-то может смотреть на вещи иначе. Есть только истина – и предательство. Если твоей последней просьбой на смертном одре станет мое обращение к Богу, повернусь и уйду.
– И все-таки твой отец очень любил тебя… Как странно в самом деле.
– Мы с ним слишком мало знали друг о друге.
В ее глазах промелькнул… страх? Нет, показалось.
– Ты никогда не понимал его. Он был очень добрым человеком и делал все, что мог для Хогана и для тебя, – твердо сказала она.
– Почему мы говорим об отце? – раздраженно спросил я.
– Не знаю. Вчера я видела его во сне. Или сегодня, не помню. Он был в смешном красном свитере и ругал меня, а я отвечала, что не позволю говорить с собой в таком тоне.
– Джон? – тихо позвал кто-то из-за двери.
– О боже! – пробормотал я, увидев входящую Лору.
– Джон, это срочно. Я могу с тобой поговорить?
– Я же просил тебя уйти! – прошипел я, подскочив к ней.
– Она умирает!
– Знаю!
– Я хочу сказать – вот-вот умрет! Мне надо до нее дотронуться, – настойчиво шепнула она.
– Что?! Лора, это уж слишком!
– Нет времени! – Она ринулась мимо меня к постели больной. – Миссис Доннелли? Меня зовут Лора.
Мать нахмурилась.
– Вы нас прервали, юная леди! Вам следовало хотя бы извиниться!
– Мама… – начал я, вне себя от гнева и смущения.
– Простите, миссис Доннелли, я всего на минутку…
Я не верил своим глазам. Незваная гостья поспешно откинула одеяло и полезла рукой под ночную сорочку матери. Если бы та была в силах, то вскочила бы и отвесила нахалке оплеуху, но смогла лишь судорожно отстраниться.
– Лора, стой! – рявкнул я, хватая ее за руку. Молниеносным, почти незаметным движением она толкнула меня в грудь – с такой невероятной силой, что я отлетел на несколько шагов и врезался спиной в стену. Оглушенный ударом, я тупо смотрел, как ее рука круговыми движениями массирует живот больной. Иссохшие ноги торчали в стороны, кожа на них отливала тусклым золотом.
– Прекратите сейчас же! Почему вы… Что вы со мной делаете?
– Это просто для того, чтобы вы чувствовали себя лучше.
– Вы не медсестра! Вы здесь не работаете!
– Я хочу помочь, – отрезала Лора. Ее лицо застыло в напряжении.
– Лора! – Я шагнул к постели.
– Убери ее отсюда! – потребовала мать.
– Еще секунду!
Мать взглянула на меня с яростью.
– Сейчас же!
Я схватил Лору за плечо и тут же получил локтем в живот. Дыхание перехватило, комната закружилась перед глазами, и я тяжело плюхнулся на пол. Несколько ужасных секунд я разглядывал солнечные блики на стальных колесиках больничной койки, слушая стоны и гортанные всхлипывания матери. Потом наступила тишина. Когда я, шатаясь, поднялся на ноги, то снова не поверил глазам. Мать лежала как прежде, укрытая одеялом… и улыбалась блаженной улыбкой. Лора гладила ее по голове.
– Милая девочка! – прошептала больная. – Откуда ты появилась?
– Из дальних краев, – улыбнулась Лора, отнимая руку. Старушка пристально вгляделась ей в лицо.
– Ты любишь моего сына?
– Очень.
– А он любит тебя?
– Еще нет.
Мать раздраженно закатила глаза.
– Этот мальчишка опоздает даже на собственные похороны! Погоди, дай ему время.
Изменение ее настроения было столь внезапным, что я не сразу пришел в себя. Будто кто-то переключил телеканал – с криминальной драмы на слащавый больничный сериал. Поморщившись, я потер живот, думая о будущих синяках. Странно: оба раза живот, и два противоположных результата – блаженство и боль. Я шагнул ближе, ощутив все тот же знакомый аромат, похожий на запах дикого зверя. Мать взглянула на меня так, как не смотрела никогда. Ее глаза были полны света.
– Все кончилось. Она это сделала… Как?
– Не знаю, – буркнул я.
– Где Хоган?
– Он сейчас придет.
Она заглянула за мое плечо и шепнула:
– Надеюсь, вы не обидитесь – у нас тут семейный разговор.
Лора с улыбкой дотронулась до ее руки:
– Ничего, мне и так уже пора. – И, заметив, что я все еще держусь за живот, добавила: – Извини. Завтра увидимся?
Совершенно сбитый столку, как, впрочем, и всегда после общения с Лорой, я тупо кивнул. Во что же я, черт возьми, ввязался?
Проводив девушку взглядом, мать довольно кивнула:
– Какая хорошенькая. Ты не мог бы… Я поспешно приблизился.
– Да, мама?
– Я хочу тебе кое-что сказать.
Взяв ее за руку, бессильно свисавшую с кровати, я попытался вспомнить, сколько лет мы не касались друг друга. Рука была холодна как лед.
– Ближе, – сказала мать совсем тихо. Я наклонился.
– Еще ближе.
Мое ухо почти касалось ее губ. В голове мелькнула идиотская мысль: а что, если она его откусит?
Она с усилием набрала в грудь воздуха и еле слышно шепнула:
– Прости меня, Джон.
Не в силах пошевелиться, я еще чувствовал тепло ее дыхания, но все вокруг уже было не таким, как прежде, словно внезапная тень затмила сияние солнца. Прошло не менее минуты, прежде чем я понял, что матери больше нет.
Хоган шел по коридору, бережно неся перед собой вазу с лилиями. Увидев меня у дверей палаты, он вздрогнул и остановился как вкопанный.
