Одежды с шелестом опустились, и Уэр открыл дверь.
Комната едва освещалась желтоватым светом свечей и, на первый взгляд, ничем не напоминала ту, которую Гесс описывал Бэйнсу. Однако, когда глаза привыкли к темноте, Бэйнс постепенно увидел знакомые очертания предметов. Углы комнаты скрывались в темноте, и обстановка незначительно изменилась: только кафедра и подсвечники — теперь их стало четыре вместо двух — были отодвинуты от стен.
Но колеблющиеся тени и слабый тошнотворный запах совсем не соответствовали тому представлению о комнате, которое составил Бэйнс по рассказу Гесса. Центральное место занимал не какой-то предмет обстановки, а рисунок, начерченный на полу чем-то вроде извести для побелки: две большие концентрические окружности, а между ними бесчисленное множество слов, написанных, насколько Бэйнс мог судить, еврейскими, греческими, этрусскими или даже вовсе не человеческими буквами. Кое-что было написано и по-латыни — очевидно, какие-то имена, незнакомые Бэйнсу; а за пределами внешней черты были выписаны астрологические знаки в зодиакальном порядке, только Сатурн оказался на севере.
В самом центре рисунка находился квадрат со стороной в два фута; у каждого угла располагались стилизованные кресты, мало похожие на христианские; снаружи от крестов — четыре шестиконечные звезды, касающиеся внутреннего круга. В центре каждой из звезд на востоке, западе и юге стояла греческая буква «тау», вероятно, также и на севере, но центр гексаграммы как раз напротив знака Сатурна скрывала некая темная пушистая масса.
Вне кругов в соответствии с основными направлениями компаса располагались четыре пентаграммы с надписями на лучах: ТЕ TRA JRMM MA TON, а в центрах пентаграмм стояли свечи. В трех футах от круга к северу был нарисован другой круг в треугольнике, весь исписанный внутри и снаружи. Бэйнс разглядел лишь буквы N1 СН EL в углах треугольника.
— Займите места, — прошептал Уэр, указывая на круг.
Он прошел к длинному столу, о котором говорил Гесс, и скрылся во мраке. Как было условлено, Бэйнс вступил в круг и встал в центре западной звезды, затем Гесс занял восточную и, наконец, Гинзберг нехотя побрел к южной. Пушистая масса на северной звезде беспокойно пошевелилась и вздохнула, заставив подскочить Джека Гинзберга. Бэйнс присмотрелся: возможно, это был всего лишь кот, что вполне соответствует традициям, но при такой освещенности он выглядел скорее как барсук. Во всяком случае, какое-то безобразно жирное существо.
Уэр появился снова с мечом в руке. Он вступил в круг, очертил его концом меча и прошел к центральному квадрату, где положил меч у носков своих туфель; затем достал из-за пояса жезл и снял с него красную шелковую ткань, повесив ее себе на плечо.
— С этого момента, — сказал он обычным голосом, — никто не должен двигаться.
Откуда-то из одежд он извлек небольшой тигель и поставил на жаровню возле своих ног перед лежащим мечом. Из тигеля поднялся маленький огонек голубого пламени. У эр бросил в него благовония и произнес:
— Голокауст, Голокауст, Голокауст[12].
Пламя слегка поднялось.
— Мы вызываем Мархозиаса, великого магистра Нисходящей Иерархии, — продолжал Уэр обычным голосом. — До своего падения он принадлежал к ангельскому чину Властей и через двенадцать столетий собирается возвратиться к Семи Престолам. Его добродетель в том, что он дает истинные ответы. Не двигайтесь!
Резким движением Уэр поднес конец жезла к пламени, и тотчас же послышалось протяжное скорбное завывание. Перекрикивая звериные вопли, Уэр крикнул:
— Я заклинаю тебя, великий Мархозиас, посланец Императора Люцифера и его возлюбленного сына Люцефуге Рофокале властью договора, который я заключил с тобой, и именами Адонай, Элгоим, Тагла, Матон, Альмузин, Ариос, Питона, Маготс, Сильфе, Табонс, Саламандре, Гномус, Терре, Целиус, Годенс, Аква, а также целого сонма высших существ, которые должны побудить тебя явиться помимо твоей воли, venite, venite[13] субмиритиллор Мархозиас.
Шум усилился, и из тигля начал выходить зеленый дым. В комнате запахло так, словно кто-то зажег оленьи рога или рыбьи пузыри. Но другого ответа не последовало. Уэр с бледным перекошенным лицом хрипло прокричал сквозь шум:
— Я заклинаю тебя, Мархозиас, силой договора и именами, явись немедленно! — Он снова опустил конец жезла в огонь. Комната огласилась чуткими воплями, но видение все еще не являлось.
— Теперь я заклинаю тебя, Люцифуге Рофокале, и повелеваю тебе как посланцу Царя и Императора Царей: приведи ко мне Мархозиаса, заставь его покинуть свое убежище, где бы оно ни находилось. И предостерегаю тебя…
Жезл снова погрузился в пламя. В тот же миг палаццо покачнулось, словно под ним содрогнулась земля.
— Остановись, — прохрипел Уэр.
Кто-то другой сказал:
— Перестань, я здесь. Чего ты хочешь от меня? Зачем нарушаешь мой покой? Оставь моего Отца и придержи свой жезл.
Никогда еще Бэйнс не слышал подобного голоса — казалось, слова исходили из тлеющего пепла.
— Если бы ты явился по первому моему зову, я не стал бы терзать тебя и не позвал бы твоего Отца, — сказал Уэр. — Помни: если ты не выполнишь моего приказа, я снова опущу жезл в огонь.
— Думай и смотри!
Палаццо снова содрогнулось. Потом из середины северо-западного треугольника медленно поднялось облако желтого дыма, заставив всех, даже Уэра, закашлять. Когда оно начало рассеиваться, за ним поднялась какая-то фигура. Бэйнс не мог поверить своим глазам, увидев нечто вроде волчицы, огромной и серой, с горящими зеленоватым светом глазами. От нее веяло холодом.
Облако продолжало рассеиваться. Волчица смотрела на Уэра и его гостей, медленно расправляя свои огромные, как у грифа, крылья. Ее змеиный хвост извивался, поблескивая чешуей.
Большой абиссинский кот, занимавший гексаграмму в северном секторе, сел и обернулся к чудовищу. Демоническая волчица оскалилась и изрыгнула пламя. Кот равнодушно смотрел на нее.
— Остановись во имя Печати, — потребовал Уэр. — Остановись и смени личину, иначе я ввергну тебя обратно туда, откуда ты пришел. Я приказываю тебе.
Волчица исчезла. На ее месте остался лишь скромного вида толстый человечек в весьма приличном галстуке — больше на нем ничего не было.
— Извините, босс, — проговорил он заискивающим голосом. — Я уж стараюсь, как могу, вы же знаете, в чем дело.
— Не пытайся улестить меня, глупое видение, — резко ответил Уэр. — Я требую, чтобы ты сменил личину. Не трать понапрасну время твоего Отца и мое! Смени личину!
Человечек высунул язык, который показался медно-зеленым. И уже в треугольнике стоял мужчина с черной бородой, облаченный в темно-зеленую мантию с горностаевой оторочкой; корона на голове сверкала так, что у Бэйнса заболели глаза. По комнате стал медленно распространяться запах сандала.
