Я шмыгнул носом и исподлобья огляделся. Все смотрели на меня и мне было неловко от множества глаз, глядящих на меня. В этих глазах отражалось пламя свечей, стоящих на столе, маленькие золотые огоньки плясали в глазах людей, смотревших на меня.
Наверное, я был смешон в тот момент — растерянный, испуганный, усталый, взъерошенный, как мокрый воробей, окруженный незнакомыми людьми, стоящий на высоком табурете в незнакомом доме, после долгого пути в неизвестность.
Они улыбались, глядя на меня, и каждый из них вспоминал, как он или она в первый раз стояли перед незнакомыми людьми в чужом доме, с неровно бьющимся сердцем в груди, и так же, как я, растерянно смотрели по сторонам. Они понимали, что творится в моей душе, какое смятение переполняет меня, и они улыбались, глядя на меня.
— Здравствуйте, — мои непослушные губы разомкнулись и прошептали в наступившую пустоту это простое слово : «Здравствуйте».
Пять десятков улыбок и сияющих глаз были мне ответом, все, кто был в этом зале, тихо сказали мне: "Здравствуй " и их тепло коснулось моего сердца...
Я спал в одной из комнат холостяков. Все, имевшие постоянных подруг, размещались в другой части дома. Сон мой был беспокойным, снились отец и мама, я долго беспокойно ворочался. Моей постелью был мягкий тюфяк на полу и теплое одеяло. Где-то около трёх часов ночи мне стало холодно и я закутался поплотнее в одеяло. Вдруг на меня накатило и я беззвучно заплакал. Я ревел и дрожал, как от свирепого холодного ветра, постоянно дующего с океана зимой. Слезы катились по щекам, я утирал их ладонями молча, стараясь не шуметь. Я предпочёл бы умереть со стыда, чем показать этим новым, что я плачу. Мне было так жаль себя, что я ревел очень долго. Мало-помалу я согрелся, озноб отпустил меня. В последний раз я вытер слезы кулаком, натянул на голову одеяло и заснул.
Проснулся я рано, как мне показалось, и, ещё до того, как я открыл глаза, я знал, что я — не дома, я за много миль от дома, что когда я открою глаза, то увижу не относительно белый потолок своей старой комнаты, а выщербленную штукатурку моего нового дома. Я отбросил одеяло, встал и снял с гвоздя, вбитого в стену, подаренную мне одежду. В комнате никого не было и я торопливо одевался, чтобы пойти разузнать — куда же все подевались?
Дом казался пустым, но, прислушавшись, я понял, что это не так. Снизу доносились звуки, как из маминой кухни: позвякивание тарелок, и скрип створок открываемых шкафов с посудой, хлопанье полотенец, негромкие женские голоса. Всё почти, как дома, только дома моего больше не было, но много думать об этом не стоит.
Я вышел из комнаты и зашагал по коридору. Я находился в правом крыле замка. Хотя слово «замок» было слишком громким для полуразрушенного здания на известняковом холме.
Правое крыло предназначалось для холостяков, все комнаты второго этажа были в их распоряжении. Левое крыло, в котором в нормальном состоянии сохранился лишь первый этаж, было предназначено для свободных девушек. Помещения средней части здания были отведены семейным парам.
Рабочий день начинался рано, практически с восходом солнца, для некоторых (например, парней Блэка) даже раньше. Девушки, работавшие в городе, уходили тоже очень рано. Многие из них работали в прачечных или на фабриках по переработке морских продуктов. Несколько парней работали докерами в порту, трое были матросами на рыболовецких шхунах. Нищие отправлялись на промысел немного позже, им приходилось идти через весь Фритаун к Среднему Городу и рыбному рынку Росса. Артур с парнями работал нерегулярно. После очередного дела они отсиживались дома три-четыре дня, в зависимости от тяжести совершенного преступления. Иногда они могли пропадать в Городе неделями, изредка поодиночке наведываясь домой.
Я спустился вниз, никого не встретив по дороге. В зале сидели друг против друга Артур и Чарли. Они о чём-то негромко говорили, над головами подымались вверх струйки дыма их дешевых сигарет. За столом сидел Арчер, перед ним стояла стеклянная бутыль с темной жидкостью (ружейным маслом), на чистой тряпке лежали части револьвера. Лис играл в карты с братьями, судя по его ухмылке, играл более успешно, чем они. Любо сидел на столе, поджав под себя ноги и выводил на своей гармошке заунывную мелодию. Я подошел к Артуру.
— Что мне делать, Артур? — спросил я, переминаясь с ноги на ногу.
Артур и Чарли посмотрели друг на друга, непонятно чему улыбаясь. Чарли кивнул головой и Артур повернулся ко мне.
— Что ты сказал, Алекс? — хитро прищурив глаза, спросил Артур, раздавливая в пепельнице окурок.
— Ну, это... что мне делать? Я же всё это, — показал я на новую одежду, — и поесть, и крышу над головой не зазря получаю. Вот я и интересуюсь, как мне за всё это рассчитаться.
— Что же ты умеешь делать, Аль? — Артур откинулся на спинку стула.
Я молчал, глядя в пол.
В зал выползли наши нищие. Они уже были одеты в выходные костюмы, как они их называли, — грязную рвань, скреплённую лоскутами, заплатами и хитроумной системой веревочек. Мига, их предводитель, притворялся слепым. Это мастерски у него получалось. Он заводил глаза к небу, как будто видел там, наверху, что-то недоступное людскому глазу, и становился похож на одну из статуй, установленных на первом внешнем ярусе башни Судьбы. С ним было двое слепцов — Ихор и Саймон. У Ихора не было правого глаза и он обычно повязывал голову черной тряпкой. Выходя на улицу, он снимал повязку и представлял миру вид своей пустой глазницы — как будто подсохший кусок сырого мяса посреди лица. Вторым глазом он видел отлично, как коршун. Иногда он сам добывал себе милостыню, не утруждая менее сердобольных граждан процедурой залезания в карман за деньгами. Во время одной из таких процедур он и лишился своего правого глаза.
Саймон был слепым на самом деле, у него была официальная лицензия на нищенство, благодаря которой вся процессия «слепцов» могла при случае отмазаться от закона. С собой он носил большой ящик, сплетенный из ивовой соломки, с самым разнообразным товаром — лентами, бусами, платками и прочей дребеденью для женщин.
Артур небрежно через плечо посмотрел на них.
— Мига!
— Ну? — отозвался тот.
— Ты говорил, что вам нужен поводырь?
Мига задумчиво почесал в затылке.
— Ну, вообще-то не мешало бы какого-нибудь пацана помельче: богатые дамочки на таких клюют.
— А ну-ка посмотри на этого.
Мига подошел поближе и, прищурив левый глаз, посмотрел на меня.
— Ну?
— Что «ну»? Подходит или нет?
— Откуда я знаю, Артур? Откуда я знаю, умеет ли он подвывать, как побитая собака «Подайте на хлеб насущный»? Умеет он сделать вид, что он подыхает с голода? Может он весь день ходить по Среднему городу или сидеть на солнцепеке?
