Оттолкнув Зрода и высоко подняв голову, он устало пошел вперед, к автостраде. И никто из молчащей толпы не тронул его. Люди уже начали расходиться, чтобы не иметь неприятностей. Кирилл в этот момент еще не знал, что сработала непредвиденная творцами живых роботов сигнальная система. Система самоусовершенствования совести, которая не могла не ответить сопротивлением на зло и несправедливость.
Михаил Емцев
Человек своей судьбы
А мы, другие, что ж, не своей? Именно! В том-то и дело, что в большинстве люди не живут собственной, единственной судьбой. Мечутся человеки по квартирам чужих судеб: то на огонек любви забегут погреться или ненастье переждать, то так просто сдуру заскочат к чужим, чтобы годы спустя ошпаренными вылететь на житейский проспект, проклиная себя за легкомыслие и глупость.
Трудное это дело, жить по своей судьбе: в темной комнате ловить черную кошку, которой там, возможно, вовсе и нет.
Немногим это дано — поймать.
Евгений Цветков — один из редких на моей памяти людей, который следовал начертанию своей судьбы.
Родился он в Великих Луках, под Псковом, в семье коренных великороссов. По учебе и работам объездил весь Союз, а сейчас живет в Израиле, под Тель-Авивом, в научном центре Вейцманна (из окна его квартиры купол какого-то обсервафазотрона виден).
Евгений Цветков — человек рационального, картезианского склада ума, он окончил физический факультет МГУ, защитил диссертацию по статистической физике. Работал в журнале “Знание — сила”, написал десятки научных и научно-популярных работ. Он и сейчас занят наукой об атмосфере, его работы опубликованы в Англии, Америке, Австралии, Германии.
Казалось бы, совершенно логично, что такой ученый пишет нечто такое, что как бы продолжает его научный статус.
Но — парадокс судьбы или высшее предназначение? — Цветков творит художественные произведения, никак или почти совсем не связанные с наукой.
Он пишет мистическую прозу.
Эта литература в последние десятилетия еще только нащупывает у нас собственное самостояние, но уже узнаваема и характерна буквальностью метафор, притчевостью и свободой мысли, очевидным противостоянием всему тому, что мы привыкли обозначать словами “социалистический реализм”.
В произведениях такого толка художественная ткань аллегорических иносказаний обволакивает остроугольную явь советского быта, придавая обыденности мифологическую значительность. Не разгадкой тайн бытия заняты авторы этого направления, а созданием новых интригующих загадок и тайн. Здесь — примат воображения художника над так. называемой “правдой жизни”, свободы — над рабскими законами, духа — над материей. Капли вселенских вод, где живет и волнуется не только земной океан, но и весь человеческий космос.
В такой стихии Цветкову-художнику обретаться легко и свободно. Евгений Цветков, позволим себе такое определение, суть оккультист.
Он астролог и гадатель, хиромант и толкователь снов. Там ему безуспешно предлагали открыть частный оккультный кабинет, у нас издан составленный им “Сонник” с оригинальным ключом толкования сновидений.
Обычно он производит впечатление человека крайне неспешного, даже нарочито замедленного. Но получается — все и везде успевает. Работать на Курилах и в Средней Азии, читать лекции в Нью-Йоркском университете, выступать с докладами в Европе, жить три года в Австралии, написать несколько романов, десяток повестей, рассказов.
Человек своей судьбы лишних поступков не делает.
Он философствует и живописует: запечатлевает мерцающую плоть своих снов и смысл их в странных картинах. И представленные здесь рассказы его тоже — из “Снов”, одноименного сборника повестей и рассказов.
— Я подсяду к нему.
— Что за этим последует?
— И притворюсь им же. Сыграю его роль и попробую войти в контакт. Ну, а потом… примером или еще как-то заставлю есть и пить…
— Действительно просто, как все гениальное. К сожалению, одной простоты для гениальности мало. Слишком просто, дорогой Борис Владиславович.
— У нас нет выхода.
— Выхода — нет. И когда вы собираетесь это сделать?
— Сейчас же. Если вы дадите согласие. Его привезли ночью, и меня должны ввести к нему ночью. Не исключено, возникнут ассоциации.
— Ассоциации… — повторил Главный задумчиво. — Слово-то какое жирное. Не наше слово, потому что в переводе означает просто — кучки. Вот только чего? Вам не кажется, — обратился он к Борису, — что наша больница вообще очень странная?
— Странная? — не понял сразу собеседник.
— Скажем, особенная. Как, впрочем, и занятие наше… Психиатрия! Душелечение! А души-то ведь нет! Идеализм и выдумка. Так, спрашивается, что мы лечим? Сиречь заболевание чего? Если этого нет, то и болеть нечему, но болит!
— Болит — значит, есть, — усмехнулся Борис.
— Это верно, однако — не научно, потому что померить прибором — нельзя! Не нравится мне ваша затея. Но выбора действительно нет. Желаю успеха, — главврач усмехнулся, — ну, и спокойной ночи, конечно, — добавил он.
Борис встал, откланялся и вышел. Больница спала. В затемненных коридорах скользили редкие шорохи. Стоны слабо доносились из палат. Больница, как все, и в то же время ни с какой другой не сравнимая.
Разве может больница вместить душевную боль? Местом не лечат человеку душу. Хотя — кто знает, что такое душа…
Он спустился по лестнице вниз, в подвал, туда, где располагались четырехугольные, за тяжелыми дверьми смирительные камеры. Странное и страшное это слово — “смирительные”. Не от смирения, а от смирности и смирно! Обиты мягким стены, пол, потолок. Ни звука снаружи. И внутри — человек… А может быть, уже и не человек, а так. Больной, искаженный мозг, заполняющий мягкую клетку, мечется, бросается на упругие стены, либо… тихо и горестно, безмолвно сидит в углу.
Он зашел в дежурку. Снял халат, разделся, надел приготовленное заранее больничное обмундирование. Два санитара ждали его приказаний. “Нелегкая у них работа”, — подумал Борис. “А у тебя?” — тут же шепнуло внутри…
Случай не был из ряда вон выходящим. Человек вообразил себя грибом и оттого, что у гриба нет рта, он отказывается есть и пить. Третьи сутки. А дальше четвертые пойдут, пятые… Потом он умрет от жажды и истощения. Вот и все.
Борис вздохнул, повернулся к двери и, молча кивнув головой санитарам, направился в коридор. Санитары следовали за ним. Вот один из них забежал вперед, достал ключ. В тишине лязгнул засов. Дверь бесшумно распахнулась, и Бориса втолкнули внутрь. Снова лязгнул засов, и все стихло.
