Светило по прежнему вело себя престранно: поднималось по утрам слева по ходу движения, взлетало в зенит, а под вечер опускалось справа, ставя в тупик своим поведением даже Тып-Ойжона. Конечно, цикличность дня и ночи сохранилась, но как объяснить, что подъем небесного тела слева, а спуск — справа? По логике, в какой карман положишь — оттуда и возьмешь, а здесь получалось — кладут всегда в один карман, а вынимают всегда из другого. Сложно понять.
А Ыц-Тойболу пришло в голову именовать эти стороны света восходом и закатом.
— Хм, — пробормотал уязвленный мудрец, которому, тем не менее, идея молодого ходока пришлась по душе. — А как же тогда называть ту сторону, куда мы идем?
— И ту, откуда вышли, — добавил Тым-Тыгдым.
На помощь Ыц-Тойболу пришел Торчок, случайно шедший рядом:
— Там — глюк, — и его палец показал вперед.
— А сзади что?
— Клевер, — Торчок с грустью вспомнил самую вкусную траву, с которой чача особенно торкала.
— Как-то все это антинаучно, — Тым-Тыгдым презрительно фыркнул.
И тут Гуй-Помойс, который все время глядел вперед, поднял ногу, приказывая всем остановиться. Ыц-Тойбол быстро нагнал коллегу:
— Что там?
— Видишь — зубы впереди?
Молодой посмотрел на подернутый багровой дымкой горизонт — и тоже заметил ряд ощеренных зубов.
— Думаешь, это она нас поджидает?
— Вот именно.
Ыц-Тойбол задумался.
— Но ведь она чем ближе — тем меньше, значит, съесть нас она не сможет, — попытался он успокоить напарника.
— Она-то чем ближе, а мы — все дальше, — резонно заметил Гуй-Помойс. — Ты смотри, как все изменилось. Может, и она теперь не уменьшается?
— Тогда почему она нас прямо сейчас не съест?
Это был аргумент, и старый надолго задумался. Впрочем, очень скоро совсем стемнело, и пришлось устраиваться на ночлег.
— Нужен караул, — озаботился за ужином воин.
— А по-моему, и так вкусно, — Желторот вынул голову из котелка, весь перемазанный кашей.
— Заткнись, — процедил Ботва.
— Объясняю для гражданских, — Дол-Бярды недолюбливал Раздолбаев и все время спрашивал у мудреца, почему бы их не съесть: продукты благодаря троице походили к концу. — Караул — это не приправа, а охрана на случай внезапного нападения.
— Я та-арр-чуу, — восхитился Торчок познаниями воина.
— Вот вы вдвоем, — Дол-Бярды ткнул в Желторота с Торчком, — и будете стоять в карауле.
— А я? — спросил Старое Копыто.
— А ты — на следующую ночь, вместе с Ботвой.
Ботва мерзко захихикал, а Старое Копыто в испуге сел на огрызок хвоста.
— Потом ходоки, потом я с мудрецом, а брюл-брюл — в запасе. Вопросы есть?
— У меня не вопрос, а сообщение, — встал с места Ыц-Тойбол. — Мы тут подсчитали с Гуй-Помойсом… ну, короче, завтра еды уже не будет.
— Бич! — освистали докладчика Раздолбаи. — Мы протестуем!
— Заткнитесь! — рявкнули воин с пан-руххом.
— Я это к тому, что пора переходить на автономное питание. У кого большие толстые хвосты? — продолжил молодой ходок.
Таковые оказались в наличии только у ходоков. Остальные обладали какими-то жалкими метелками, или же вообще не имели таковых.
— Ладно, — Ыц-Тойбол почесал голову. — Завтра и решим.
Выставили караул. Снаружи, за пределами шатра, дули холодные ветры, на небе мерцали неподвижные искры, Желторот раскрыл клюв и зачарованно пялился вверх.
— Бич, ты не замерз? — спросил у него Торчок.
— Нет, бич, только пальцы зябнут.
Ночь, кстати, была светлая: помимо непонятных искорок на небе то тут, то там торчали какие-то блестящие штуковины с острыми концами, один в один напоминающиедуг воина, а еще сияли круглые и продолговатые предметы, величиной чуть ли не с голову Желторота.
— А вот как ты думаешь, от кого мы этих бичей сторожим? — не унимался Торчок.
— Ну, не знаю, — задумался Желторот. — Может, от них?
Прямо на караул наступали зловещие рогатые тени.
Контору они назвали "Стандарт". Вывесили табличку и стали ждать: кто первый придет?
Но никто не шел.
— Слушай, а почему все мимо проходят, и даже на вывеску не смотрят? — Дуй задумчиво протирал окуляры.
— Видишь ли, Скиппи, — Уй-Диболом стоял за кульманом и бойко что-то чертил, — возможно, это потому, что никто не умеет читать.
— Интересная гипотеза, — Дуй нацепил окуляры на нос и уткнулся в свой чертеж. — А вот, скажем, почему мы умеем?
— Это уже совсем просто. Мы — Диболомы.
— А это как-то связано?
В это время в "Стандарт" вошел первый посетитель.
— Рады услужить, — хором приветствовали Уй и Дуй Ваз-Газижоку.
— Опять вы? — расстроился архитектор. — Я думал, это какая-то новая забегаловка. И такой странной формы…
— Параллелепипед!
— Кто — я?
— Нет, — Уй жестом приказал Скипу заткнуться, — это форма так называется — параллелепипед.
Ваз-Газижока удивился:
— Кто же это придумал?
— Мы!
— Скиппи, потише, пожалуйста. Так вот, эту форму придумали мы сами, и она замечательна тем, что универсальна и устойчива.
— Но это же уродство какое-то!
— Что? — Уй как будто не расслышал, а глаз его предательски дернулся.
— Я говорю — уро… огхгхгхгх… бульбуль… — из распоротого горла Ваз-Газижоки хлынула ярко-желтая струя, голова архитектора, недоумевающе вращая глазами, опрокидывалась за спину. Лапки сикараськи тщетно пытались поймать потерянную голову, а чтобы эти попытки не увенчались таки успехом, Уй отрубил и их.
— Ну и зачем? — расстроился Скип. — Опять тратить еду на восстановление тупореза. Когда у этой тупой башки новое тело вырастет, ты подумал?
Уй делово отрезал голову от туловища и поставил на подоконник.
— Вы мне за это ответите! — возмущалась голова. — Я временно недееспособный!
— Жуй, — отрубленная лапка архитектора заткнула голове рот. — И запомни: уродство — загромождать ландшафт без плана застройки. А из одного параллелепипеда можно выстроить красивый правильный город.
Ваз-Газижока на удивление быстро сжевал кляп, сыто рыгнул и заявил:
— Вы мне за все ответите! И за параедрипед ваш тоже!
Вторая лапка прервала стенания говорящей головы. Диболомы углубились в работу.
Легко сказать: "Хватит курить!" А хоть один из Патриархов пробовал вот так, в одночасье, расстаться с любимым кальяном, а главное — с его содержимым?! И зачем вообще они придумали балданаки, неужели Среда Обитания без них не обошлась бы? Ох, ломает, ломает нас переходный период…
Чтобы отвлечься, Лой-Быканах попытался думать о смысле бытия.
