Лучше бы спрут утащил ее в море. Все было бы быстрее и не так унизительно…
Наследники царька взялись с двух концов за свою первобытную поперечную пилу. Стали по обе стороны валявшегося на земле «живого чурбана».
Оба предвкушали, как брызнет кровь после первых надрезов и как заверещит это странное существо, похожее на людей, но покрытое снаружи кожей лунного цвета.
Однако первое же движение их «меч-пилы» смутило истязателей.
Заостренные каменные зубья, разорвав бок комбинезона, никак не вгрызались в живое тело, а скользили по чему-то неподатливому, гладкому.
Кровожадные «пильщики» старательно нажимали на свое орудие, и каменные зубья, вделанные в него, один за другим выкрошились, упав на землю.
Понять этого явления никто не мог, и наследники царька тупо переглядывались между собой.
Ни крови, ни стонов!.. Колдовство! Надо звать шамана.
Толстяк, переваливаясь с ноги на ногу, уже спешил на зов царька, сетуя, видно, на то, что такое дело начали без него.
Увидев разорванный комбинезон и рискнув засунуть в дыру руку, он единственный из всех понял, отчего сломалась пила. Но свою догадку не высказал, а начал причудливое камлание[1], чтобы внушить всем страх и уважение.
Он долго водил над жертвой руками, приседал, подпрыгивал, кружился волчком…
Наконец, отдышался после своего многотрудного шаманства и объяснил ждавшим его «откровения» дикарям, что у этой попавшейся в стаю «лохматых зверей» твари на ее белесое тело натянуты еще две кожи: «жесткая», которая «меч-пиле» не по зубам, и снаружи еще лунная. Она мягкая и не рвется. Поэтому две кожи надо сперва снять, а потом уже пилить, как положено.
Оля по жестам толстого жреца поняла, что он сказал, и все это казалось ей кошмарным сном, поэтому она силилась проснуться, чтобы все разом наконец исчезло. И не будет никаких неандертальцев, которые хотят разделаться с ней, ни леса с чудовищными деревьями-великанами, ни разбушевавшегося моря со сверкающими вдали молниями.
Но проснуться ей так и не удалось.
Выслушав совет шамана, посовещавшегося с засевшим в глубине под обрывом «божеством», сыновья царька попробовали содрать со своей жертвы мешающие им слои кожи.
Комбинезон сорвать им не удалось, но обнажился бронежилет, поставивший их в тупик.
Понять, как он напялен на девушку и что такое застежки, они были не в состоянии.
Не мог разгадать этого и шаман, тщетно морща свой низкий лоб.
После мучительного раздумья он сказал, что надо сразу содрать и жесткую кожу, и находящуюся под ней белесую, безволосую.
Но как стащить эту двойную кожу с тела?
Чтобы разрешить задачу, шаман тяжело подпрыгнул, неуклюже повертелся и с просветленным лицом объявил, что «божество» хочет, чтобы распиливали не по поясу, а ниже, где кончается жесткая кожа и не помешает зубьям.
Но пильщики запротестовали: если не пополам, то одному достанется большая часть, другому меньшая.
И порешили обе кожи сдирать сразу. Не понимали, что бронежилет не вывернуть и не разорвать, чтобы пилить без помех.
Крепыш вооружился остро отточенным каменным ножом и потянулся к тонкой девичьей шее, чтобы сделать надрез.
Внезапный шум, грохот, женские вопли и детский плач отвлекли его, и он застыл в недоумении с пилой в руках.
А шаман с поразительной для него быстротой уже мчался к лесу. Навстречу ему приближалось чудовище, размахивающее вырванным с корнем деревом и крушащее перед собой все подряд.
Рушились утлые хижины, валились их стены, падали крыши, в панике выбегали наружу люди, страшась исполинской дубины.
Собравшись на кровавое зрелище мужчины пустились вслед за шаманом.
Гигант, судя по всему, не интересовался никем, цель у него была иная: он направлялся прямо к застывшим в нерешительности фигурам царька и его сыновей и лежавшей на земле связанной девушке.
Два расположившиеся на ней дикаря, готовясь к кровавому действу, тотчас трусливо сбежали.
И в этот момент Оля заметила, как метнулись в воздух корни вырванного дерева. Всех троих ее мучителей сбил с ног удар дубины невероятной силы.
Неподалеку послышались автоматные очереди.
«Кочетков! Значит, он все-таки успел», — мелькнуло в голове.
Потом к Оле склонилось заросшее шерстью лицо… Мохнатик! Она сразу узнала его!..
Могучие руки бережно подняли девушку.
И сразу что-то ударило в грудь. Неужели так заколотилось сердце? Нет! Это стая стрел метила в нее и Мохнатика. Стреляли из-за рухнувшей хижины.
От бронежилета стрелы отскакивали, а вот в волосатое тело найна впивались своими заточенными остриями. Но найн не обращал на них внимания. Оставив свою устрашающую дубину там, где только что лежала Оля, он неровными шагами побежал к лесу, неся девушку на руках.
Оля ощущала, как он припадает на ногу. Должно быть, его ранило.
Но именно замедленный бег Мохнатика позволил Кочеткову нагнать найна с его ношей на краю леса, и вместе они укрылись за деревьями.
Впрочем, стрелы уже больше не догоняли их. Кочетков успел вывести из строя засевших за развалинами хижин лучников.
Оля наконец увидела Юру, обрадовалась и поразилась тому, что он был совершенно седой. Что с ним произошло? Не поняла она сразу, что случилось-то не с ним, а с нею, и что поседел он, глядя на происходящее с его подопечной…
И почему он здесь вместе с Мохнатиком? Когда они успели встретиться? И Юра один, без Альсино?
Но Мохнатику, видно, приходилось тяжело. Он стал прихрамывать еще больше… Еще раз добрым словом вспомнилась здешняя Ева.
Ведь она связала ей руки только для виду, и сейчас Оле не составило труда освободиться от пут, а потом развязать и ноги.
Теперь она поспешно выскользнула из рук Мохнатика, облегчив ему передвижение. И побежала рядом с ним, держась за его длинную волосатую руку.
Позади не смолкали очереди автомата. Кочетков задержался, чтобы прикрыть их с найном отступление.
Должно быть, дикари пришли в себя после учиненного Мохнатиком разгрома и сейчас гонятся за ними.
Дикари и в самом деле преследовали беглецов во главе с неистовым яростным царьком и двумя его сыновьями, которые не могли смириться с тем, что жертва вырвана из их рук. И кем же? Лохматым зверем, на которого они так привыкли охотиться!..
Шамана с ними не было, но у царька был достаточно устрашающий вид, чтобы его подданные рискнули отстать от него.
Автоматные очереди не слишком пугали их, потому что были не громче хруста сухих сучьев, если по ним пробежать, а пуль не было видно, и они не понимали, что это связано с раздающимся треском.
