— Который летал без ног?
— Он самый.
— Мне в госпитале каждый норовил про него рассказать, — усмехнулся Егор, на мгновение окунув лицо в пар. — Мол, жизнь на этом не кончается…
— А разве не так?
— Тогда война была.
— Дурак! — сказал Виктор. — А у тебя не война? Война! Вот здесь, — согнутым пальцем он стукнул себя по лбу. — Изо дня в день ты выбираешь между силой и слабостью, между целью и ленью, между злом и добром. Ты, сука, ежедневно сдаешь рубежи!
Егор дрогнул плечами.
— Вы, дядь Вить, это… Мне что делать-то?
— Хороший вопрос. Хороший. Жить!
Виктор посмотрел на Егора в упор и стукнул кулаком по столу, вызывая испуганное дребезжание ложек.
— Жить! За тех, кто погиб. За тех, кто еще погибнет. Ради матери. Ради страны…
Он вбивал слова в душу Егора, как гвозди. Егор дышал ртом.
— Но страна…
— Насрать! Это твоя страна, какая есть, какая бы ни была. Тебе, Егорка, ее и делать такой, какой она должна быть. Понимаешь? Если тебе наплевать на нее, на себя, на всех, ни жди, что что-то изменится. Начинай с себя.
— Как? — совсем тихо спросил Егор.
— Живи для других, для матери. Учись! Думай! Приспосабливай себя к жизни! Голова, руки есть? Коли дрова, мастери что-нибудь, попроси Тимку Шаралиева научить тебя играть на гармони. Приноси радость людям, понял?
— И что получится?
— Жизнь получится! Смысл получится!
Егор сжал ладонями коротко стриженную голову.
— Ты так говоришь, дядь Витя, что попробовать хочется. И трясет всего, потому что… не знаю…
— Вот и у меня также мозги прочистились.
— Только, наверное, я не справлюсь, — качнулся Егор.
— Справишься! Я знаю. А легко не будет.
В окне за спиной Егора внезапно всплыло белое, страшное лицо, которое Виктор с облегчением признал знакомым.
На веранде раздались быстрые шаги, скрипнула дверь.
— Вот ты где! — с порога сказала Лидия. — Я там… я его…
Виктор успел встать у нее на пути, но она через его руки, через плечо всем телом потянулась к съежившемуся сыну.
— Убью тебя, гадину!
Они заговорили, заорали все разом.
— Лидия!
— Мам, ты чё?
— Я думала, где уже искать… Мертвый? Живой? А он здесь, он, сучонок, здесь…
Лицо у Лидии оплыло и сделалось безучастным, почти мертвым. Она снова рванулась к Егору. Заскрипел ножками уступающий напору стол. Виктор получил локтем в скулу и сапогом по ступне.
— Лидия!
— А ты меня не держи! Не муж!
Подальше от протянутых рук Егор отполз на край лавки.
— А чё мне, в гости нельзя? Я в заключении что ли?
— Я вся извелась…
— Лидия!
Виктор вдруг почувствовал, что устал. Смертельно. Не потянет он Лидию, только что в сына ее все душевные силы вбухал. Нет, не потянет.
— Все. Как хотите.
Он отпустил женщину и сел.
Лидия несколько мгновений озадаченно и косо нависала над пустотой, словно Виктор все еще стоял барьером, затем подшагнула, упираясь ладонями в столешницу.
— Дядь Витя, — испуганно пискнул Егор, предчувствуя скорую выволочку.
Лидия повернула голову:
— Пили?
— Чай, — сказал Виктор вяло. — Можешь понюхать в чашке.
Лидия, не поверив, цапнула Егорову чашку, поднесла к носу.
— И что он здесь? — спросила она Виктора.
— Мам, я, может, по делу, — подал голос Егор.
— Угу, по делу. Аж из коляски выскочил и побежал, — махнула рукой Лидия.
— Ма-ам…
— У нас был разговор, как жить дальше, — сказал Виктор, с трудом удерживая глаза открытыми. — Мы кое о чем договорились.
— И о чем?
Думая о мягкой кровати, мягком одеяле, мягкой подушке, в которую так сладко зарыться носом, Виктор кое-как сфокусировал взгляд.
— О но… новом Егоре.
— Сам-то лыка не вяжешь!
— Устал. Писал весь день. Когда б вы знали из какого сора, растут слова, не ведая чего? И прочие колыбельные.
Лидия уставилась с подозрением.
— Ты ж говорил, что завязал с этим делом.
— Развязал.
— И как?
Виктор выставил большой палец.
— Вот не пахнет, зараза, а как пьяный, — сказала Лидия. — Ну-ка, Егор, лезь-ка на спину, дома поговорим.
Она подсела, и Егор, сбивая складки платья, забрался к ней на закорки.
— А коляска? — спросил он.
— Где бросил, там и лежит.
— Идите уже, — сказал Виктор и попытался перекрестить то ли их, то ли хлопнувшую дверь. — Интересный тандемный боеприпас, — пробормотал он, сползая со стула.
По грязи, по своим и чужим следам он на четвереньках добрался до кровати, сбросил галоши и носки, стянул штаны и пиджак, как из скорлупы, выбрался из рубашки. Новый Виктор, блин. Франкенштейн, освобожденный от одежды.
Чуть пружинящие недра кровати мягко приняли его, обволокли, согрели и погрузили в усталый серый сон.
Под утро Фрол устроил ему "темную".
Удары были чувствительны и точны. Со сна накрытый, плотно упакованный под одеялом Виктор испытал панический приступ. Прижатый к лицу ватный край едва давал дышать. Прилетало и по уху, и в глаз, и по ребрам. Как ни соображай — то ли землетрясение и дом под обломками, то ли ты в багажнике автомобиля, мчащегося по склону в пропасть.
Он заворочался, просыпаясь, перевернулся набок, получил пинок пониже спины и, матерясь, попробовал скинуть с себя давящую силу. Но Фрол был ловок и силен. Он ударил Виктора по затылку и несколько раз по бедру, шипя: "Получи, сучонок… Против кого, тварь, пошел? Думаешь, убьешь, и все кончится? Не-а…"
Виктор качнулся к стене и, оттолкнувшись лбом, локтями, коленями, резко крутнулся обратно, заставляя Фрола свалиться с него на кровать. Далее было хрусткое падение на пол, прямоугольник света на стене, развернувшееся свитком одеяло и обиженный звон сшибленного с тумбочки будильника.
И пустота. На кровати, в комнате, в доме.
Несколько минут Виктор сидел, подобрав ноги, и слушал, как болит тело. Под лопатками, в затылке, в ребрах.
Я все-таки стар для сумасшествия, подумалось ему. Фрол не может существовать, потому что он выдуманный персонаж. Фикция. Буквы. Воображение. Но Фрол только что отмудохал меня по первое число. И еще, сука, грозился убить.
Попробуйте совместить.
Выкрутив руку, Виктор посмотрел на расцветающий на плече синяк.
Да, попробуйте совместить. Но если рассуждать логически… Он, приподнявшись, снова проверил кровать — пусто. Комната светлела. Холод, текущий от земли, кусал пальцы ног. Не закрытая с вечера печь быстро выстыла.
Итак, если логически…
Самое простое — Фрол живет в моей голове, сказал себе Виктор. Где он еще может жить? Нигде. У него нет привязки в реальности. А если бы и была, то не здесь, а в Ногинске, сиречь, бывшем Богородске, прообразе Боголюбска. Означает ли это раздвоение личности? Вопрос. Мы снова подбираемся к сумасшествию.
