– Константин, блин горелый! Совсем за хозяйством не следишь! – проворчал Васильев и поднял телефонную трубку. Звонила неутомимая Елена Михайловна. Поставленным меццо – сопрано она торжественно напомнила, что сегодня в четыре сбор актёров, занятых в Пушкинском вечере. Васильев посмотрел было на часы, а потом спохватился – времени – то нет. Впрочем, это даже и хорошо: никогда не опоздаешь.
Васильев решил перекусить в кулинарии, что была расположена на первом этаже.
– Чем – нибудь накормят. – подумал Васильев, надевая куртку, – Не может быть, чтобы у них совсем ничего не было. А потом еды раздобуду.
И Васильев сунул в карман плетёную авоську.
В кулинарии, на которую так расчитывал голодный Васильев, было тоскливо. К лиловой стене был приколот кнопками плакат, призывающий пить соки, и утверждающий, что это кладовая витаминов. В застеклённой витрине на подносе из нержавеющей стали лежали два бутерброда с сыром. У стеллажа, сидя на табурете, продавщица в кружевной наколке на голове увлечённо читала журнал «Огонёк ».
Васильев потоптался у прилавка. Он понимал, что мешает даме расти духовно и ему было совестно. Но всё же, дождавшись, когда продавщица начала переворачивать страницу, он вякнул негромко:
– Простите, девушка…
– Я Вам не девушка, – парировала продавщица, не отрываясь от журнала.
Васильев устыдился:
– Хм… Товарищ…
– И не товарищ. – тут же ответила образованная продавщица. Потом подняла глаза, долго рассматривала из – за журнального барьера Васильева и наконец смилостивилась:
– Я работник общепита. Чё надо?
– Да я… Как – то… Вот… – начал было мяться Васильев, но работник общепита тут же эти интеллигентские мямли обрубила:
– Короче.
– Да я поесть хотел, а у вас… – и Васильев обречённо показал рукой на сиротские бутерброды.
– Что ж жена не кормит? – заинтересовалась продавщица и даже отложила «Огонёк» в сторону.
– Я неженатый. – сказал Васильев и не соврал ни на грамм, потому что жена осталась в далёком и недосягаемом уже Нью-Йорке.
– Это ж надо! – продавщица подошла, наконец-то, к прилавку. – В первый раз за тридцать лет неженатого мужчину вижу. Что? Больной, или после отсидки, или ваще тю-тю. – она выразительно покрутила указательным пальцем возле виска.
Васильев даже обиделся:
– Я Вас не понимаю. Почему же это раз неженатый, так непременно тю, тю? Я вполне нормальный… во всех местах. Просто времени как – то не было. Всё учёба, знаете… работа…
Вот тут Васильев определённо и нагло врал. Но его можно было и понять и простить.
– А кем же Вы, такой учёный, работаете? – спросила работник общепита и начала возиться со своим, загадочным для Васильева, инвентарём, – Вам кофе с молоком?
– Мне чёрный. – тут же ответил Васильев. И добавил, торопясь, – И с сахаром!
И только потом негромко, но гордо, забыв, как клял ещё позавчера свою профессию, добавил:
– Артистом я работаю.
– Скажите пожалуйста! – деланно удивилась продавщица, – Вам яишенку, или блинчики соорудить?
– Блинчики тоже. – с достоинством ответил Васильев, взял свой кофе и понёс к столику.
И не успел он толком устроиться и полюбоваться на пыльный букетик искусственных ромашек в пластмассовой вазочке как премудрая работница общепита стояла рядом, а глазунья из двух яиц на столе.
– Ну, раз так, давайте знакомиться, – весело сказала общепитовская дама, вытерла руку о передник и протянула Васильеву:
– Валя.
Васильева несколько смутил такой поворот событий, но всё же он пожал плотную дощечку Валиной руки и представился:
– Олег.
– А по батюшке? – закокетничала Валя. – А то неудобно как – то. Артист всё – таки. Не хухры – мухры.
Васильев закокетничал:
– Отчество у меня простое. Петрович. А профессия самая никчемная. Артиста каждый обидеть может.
– Это Вы напрасно. – огорчилась Валя. – Всё – таки несёте, так сказать, искусство в массы. И деньги за это платят, я думаю. И не вагоны грузите, как-никак.
– Это да. – согласился Васильев. – Вагоны не гружу.
Тут Васильев загордился тем, что вагоны не грузит, и достал бумажник:
– Что там с меня будет, Валечка?
Официантка уточкой, переваливаясь с ноги на ногу, прошла за прилавок, пощёлкала кассовым аппаратом и грустно сказала:
– Один рубль тридцать восемь копеечек с Вас.
Васильев тоже подошёл к прилавку, и, отсчитывая деньги, спросил:
– А не подскажете ли Вы мне где тут продуктов купить можно. А то сегодня заглянул в холодильник – пустота.
– Вопрос, конечно, интересный. – улыбнулась Валентина и посмотрела на Васильева особенным взглядом. Так изучающе – сочуственно психиатр смотрит на пациента.
Насмотревшись вдоволь, она подвела итог:
– Что с Вами сделаешь? Придётся помочь. Но имейте ввиду – от себя отрываю.
И тут же набрала номер на телефоне:
– Алло! Муся?.. Это Валюха. Слушай внимательно, блин! Тут к тебе человек подойдёт от меня… Отоварь… Да… Да… Неееет!… А пошла ты!
После такого загадочного монолога Валентина наклонилась к Васильеву через прилавок и прошептала:
– Зайдёте в райпрофсожевский магазин. Это рядом тут. Найдёте, я думаю. Спросите Мусю. Скажете, что от меня. Понятно?
– Понятно. – сказал Васильев. И начал испуганно пятиться к двери, – Спасибо Вам, Валя, за всё.
– А Вы заглядывайте почаще. – пригласила Валентина и загадочно улыбнулась.
Васильев вышел на улицу, прислонился к стене слева от крылечка кулинарии и закурил. Он затягивался горьковатым дымом и с грустным интересом всматривался в окружавший его мир. И мир этот был сегодня до неприличия обнажённым. И в обнажённости этой была жестокая правда, которой Васильев ранее не замечал. Как будто пелена с глаз спала.
– Ну что ж? – думал Васильев. – Будем жить. Раз уж так карта легла. И не надо обманывать себя тем, что удастся отсюда вырваться. Не надо. Вот, научусь крутиться – вертеться. Продукты доставать или что – нибудь ещё. Вот, Валентину эту охмурять начну. Да мало ли ещё что? А все эти заморочки?.. Нужно ещё понять были они или не были. Мало ли что я мог нафантазировать? В конце концов, каждый из нас видит то, что хочет видеть. Значит где – то в подсознании у меня сложился именно такой облик Города, а не какой – нибудь другой. Город, как город. И нечего… Возьми да прослушай пульс у жителей Токио или… да любого города. Тоже удивлялок будут полные штаны.
Васильев бросил окурок, сплюнул и двинулся в сторону нужного магазина.
А магазин оказался совсем рядом. Стоило только улицу перейти и, свернув налево, протопать полквартала. И было в этом магазинчике чисто и прохладно. На стеллажах из нержавеющей стали покоились банки с маринованными помидорами, окостеневшие пачки соли и пакеты с перловой крупой. У кассы грузная дама в белом лениво переругивалась со старухой, которая утверждала, что её нагло обсчитали на девять копеек. Васильев не успел толком рассмотреть ассортимент магазинчика, как кассирша прекратила дискуссию. Она выдала бабке спорные девять копеек, посоветовав ей отложить эти деньги на похороны, и уставилась на Васильева.
