— Но вам-то, вам-то что до всего этого? Почему вы так печетесь о человеке? Откуда вы знаете, что человеку нужно? Может быть, ему и не нужно знать Его замысел. Хотя, конечно, любопытно было бы. Однако это все же чисто познавательная точка зрения, а не жизненно необходимая. Ну, допустим, мы рассекретим Его машинку, раскрутим. А соберем ли опять? Может, все-таки лучше полагаться на естественный ход ее бытия. Зачем пересоздавать то, что уже однажды создано Другим? Можно ведь и беды при этом несусветной натворить. Поэтому разумней в чужую компетенцию не соваться.
— Нет, Тимофей Сергеевич, нет. Соваться надо. В этом деле все туго связано в один узел. Надо, чтобы получить окончательную свободу. И соваться как можно решительней и энергичней, потому что враги не дремлют. Вы ведь посмотрите, что делается. Если за Его замысел принимать то, чему вас научают отцы церкви, то это, действительно, дичь, как очень точно сказал упомянутый вами Достоевский. Они же утверждают, что замысел Божий не доступен пониманию человека, — так? И сами вместе с тем говорят, что в конце концов на земле со временем, когда свершится Страшный суд, хотя сроки они всякий раз эти отодвигают, воцарится Царство небесное. А откуда им это ведомо после их заверений о невозможности постижения человеком плана Божьего? Им что, Творец оказывает особое доверие и милость, посвящая их в свои планы? Тогда следует говорить, что не все равны перед Господом Богом, но лишь избранные. Опять несправедливость со стороны самого Творца. Но отцы церкви врут, что совершенно очевидно, уводя человека не туда, куда надо.
— Что-то я не совсем улавливаю вашу мысль. Причем здесь отцы церкви?
— Не торопитесь, уловите. Так вот, обыкновенному смертному не на кого полагаться. Он не должен верить ни одной из сторон, участвующей в этой вселенской тяжбе. Моей стороне — можно, почему — я объясню потом. Он должен руководствоваться в своих действиях лишь соображениями личных интересов и собственным разумом. Вот к чему я веду. Почему моей стороне можно верить? Потому что низвергнут я был на землю одновременно и совместно с человеком. В этом деле мы с вами — потерпевшая сторона. И мы должны блокироваться, дабы нам легче было вырваться из этого вечного рабства. Есть, правда, тут еще одна сторона, но о ней — в другой раз.
— Что это за сторона? — настороженно спросил Нетудыхин.
— Звери. И весь животный мир. Они-то уж ни в чем не были виноваты, совершенно. Так: под горячую руку попали и замели их вместе с нами. Теперь, оказывается, будто вина их состоит в том, что я, совращая Еву, принял образ змия. Они, мол, подали мне идею. Абсурд, конечно. Высокочтимый Божественный абсурд, выдаваемый за высочайшую справедливость.
Помолчали, совсем замедляя шаг, так как приближалась улица, на которой Тимофей Сергеевич жил.
— Да, — сказал Нетудыхин, — далеко вы зашли в своей ненависти, очень далеко. Послушав вас, можно подумать, что во всех бедах виноват один Господь.
— Ну а кто же, кто же еще?
— А вы, стало быть, ангел Божий?
— Да. То есть был, но сейчас подвергнут остракизму.
— И продолжаете бунтовать, подбивая на новый грех других и обосновывая свой бунт, так сказать, философски.
— Так не виноват же я, не виноват!
— Виноват, лукавый князь, виноват! За ненависть виноват, за необъективность.
— Чепуха все это, вымыслы! Эх, жаль, что времени у вас в обрез, а то бы я вам рассказал все в подробностям. Тогда бы вы поняли, где собака зарыта.
— Вряд ли это изменит мое отношение к вам.
— Посмотрим. Рано или поздно вы все равно убедитесь в моей правоте. Это не ненависть, Тимофей Сергеевич. Это ситуация, в которую я попал и которую пытаюсь разрешить на протяжении многих веков. Но, кажется, она все же близится к своему завершению. И силою слагающихся обстоятельствам, и частично, пусть это будет нескромно, — благодаря моим усилиям. А вы вот самоустраняетесь, несмотря на все ваши заявления. По-настоящему, вам безразлична судьба человека. Между тем, в этой истории, вся потасовочка-то произошла из-за вас, да-да, из-за вас. Вы — средоточие всех противоречий, всех начал и концов. И без вас, людей, здесь никак не обойтись. Вам так или иначе придется участвовать в разрешении этого конфликта.
— Может быть. Но на чьей стороне?
— На моей, конечно, на моей! Когда вы узнаете всю правду, вы, безусловно, примете мою сторону. Я уверен. Я потому и доверяю вам, что надеюсь именно на такой исход.
— Вы уверены?
— Я так думаю.
— Зря, — сказал многозначительно Нетудыхин. — Вас может ожидать самый неожиданный шаг с нашей стороны.
— Против такой неожиданности у меня есть страховка. Я ведь тоже не лыком шитый.
Помолчали. Потом остановились. И Сатана сказал:
— Итак, Тимофей Сергеевич, запомните мою вторую заповедь: изыщи личину для Зла, но обязательно такую, чтобы она по привлекательности своей могла быть равна обаянию Добра. Достаточно просто и доступно.
— И сколько же у вас вообще их, этих заповедей?
— Десять, Тимофей Сергеевич, десять! Дека-лог!
— Ах, да! Ну да, я как-то даже упустил смысл самого названия. Но почему именно десять? Это связано как-то с библейским влиянием?
— Ну — нет! Моя контора самостоятельная. Просто число десять является наиболее рациональным количеством заповедей, которое способен запомнить человек без особого напряжения. Текст должен быть минимален по объему и предельно насыщен смыслом. Тогда он легко ложится человеку на память.
— Между прочим, — сказал Нетудыхин, — у меня тоже есть заповеди.
— Ну!
— Да. Правда, только две.
— Очень любопытно. И о чем же они гласят?
— Пиши — не оглядываясь, шлифуй — творя, издавай — страшась. Все через тире. Это заповедь общеустановочного характера. А для стихов у меня особый завет имеется:
И каждый стих, как крик души,
Как стих последний напиши.
Сатана подумал, сказал:
— Хорошие заповеди, мастеровые. И отлично сформулированы.
— Хорошие, но трудно выполнимые. Выдавать заповеди вообще намного легче, чем их исполнять. В том числе и ваши. Легко сказать: творите Зло любя и используйте при этом для него личину Добра. Правильно ли я объединил ваши две заповеди?
— Да! Да! — вдохновенно и подобострастно заглядывая в лицо Нетудыхину, сказал Сатана. — Абсолютно верно!
— А попробуй осуществи это на деле — не получится.
— Почему?
— По все тем же причинам: не тот я человек. Я хоть и в Бога, может быть, не верю, да Зла творить не хочу. Не ложится оно мне на душу.
— Подождите, Тимофей Сергеевич, — опять горячо заговорил Сатана, — все утрясется. Ваша душа найдет со временем точку для равновесия. Ну, обманули вас когда-то, выдали вам грешное за праведное. Но сегодня-то вы вполне зрелый человек и самостоятельно можете разобраться, где истина, а где ложь.